На палубе никого не было.
Только два матроса, освещенные светом фонаря, были заняты окончательным приготовлением воздушного насоса, помещающегося вверху лесницы, соединяющей шлюпку с ютом судна. Насос был превосходен в действии и сделает завтра свое дело, подавая воздух водолазам.
Двое механиков, с трубками в зубах, тщательно осматривали все части прибора.
– Все на своем месте, – сказал один из них, – остается только приделать трубку для передачи воздуха. Помоги-ка мне, Тит Джоэ!
Тит Джоэ, колосс с звероподобным видом, с зачерненными из ухарства зубами, поставил свой фонарь и помог товарищу приладить к аппарату длинную, сложенную кольцами, каучуковую трубку, другой конец которой прикреплялся к каске водолаза.
Окончив свою работу, они уже собирались спуститься к себе, как вдруг заметили человека, казалось, подслушивающего их.
Этим молчаливым слушателем был клерик, со странными действиями которого мы уже отчасти знакомы. Он был закутан в свой черный плащ, воротник которого он поднял, хотя температура заметно повысилась за последние двадцать четыре часа, – в синих очках и неизменных черных перчатках. Молчаливо стоя позади разболтавшихся механиков, он пронизывал их своми глазами.
– Кто идет? – окликнул его Тит Джоэ, подымая фонарь вровень с лицом незнакомца. – Бррр.., – пробормотал он, – что за рожа!
– Извините, – сказал другой матрос, – можно узнать, чего желает ваша милость?
– Я желаю, – ответил мистер Иеремия Скидэм, – дать каждому из вас по тысяче долларов. Согласны ли вы их взять?
– Согласны ли мы! – воскликнул Тит Джоэ. Прибавьте еще немного и вы увидите нашу готовность получить денежки. Не правда ли, Кэннеди?
Матрос, названный Кэннеди, здоровый малый с хитрым лицом, со следами пьянства на нем, вместо ответа, испустил неопределенный звук, который, при желании, можно было принять за согласие.
Мистер Иеремия Скидэм пристально смотрел на них, как бы желая проникнуть им в душу. То, что он прочитал на их лицах, несмотря на темную ночь, было, без сомнения, утешительно для него, ибо он решительным тоном добавил:
– Вы получите свои две тысячи долларов, если согласитесь сделать то, что я прикажу, – дело, впрочем, очень простое и не представляющее, как вы сами увидите, никакого труда.
И как бы сговорясь, все придвинулись друг к другу, чтобы можно было разговаривать, не повышая голоса. Издали они представляли собой темную массу с плохо различаемыми ночью очертаниями.
– Видите, – начал мистер Иеремия, эту только что спущенную вами шлюпку? Так я прошу вас положить в нее пару весел и не смотреть, как я отправлюсь на ней прогуляться по морю.
– Плыть на шлюпке по морю! – вскричал Тит Джоэ. – Куда же вы хотите плыть?
– Это дело их милости, – живо возразил Кэннеди. – С того момента, как ваша милость заплатит, нас не будет касаться дело вашей милости. Я позволю себе только заметить вашей милости, что море еще не совсем спокойно и дует довольно свежий ветер. Ваша милость, без сомнения, будет править парусом, чего мы с Титом Джоэ не умеем.
– Уже сказано, ответил клерик, что я сяду в шлюпку один и поплыву один. Вы более ничего не имеет возразить?
Механики обменялись взглядом, пошептались, и Кэннеди сказал:
– Ладно, мы согласны. Ночь темная, и вахтенные вряд ли заметят шлюпку. А если завтра откроется пропажа лодки и ваше исчезновение, то нас это не касается, следовательно, и нашего участия в этом деле нельзя будет и заподозрить. Мы обмотаем вам весла пенькою, чтобы не было слышно плеска воды. А завтра подумают, что
шлюпка, плохо привязанна, отвязалась под напором ветра и волн и была унесена в океан.
Потом заискивающим голосом прибавил:
– Пусть только ваша милость скажет нам, и мы с веслами проводим вашу милость до самой шлюпки. Мы в распоряжении вашей милости… лишь только получим две тысячи долларов.
– Хорошо, – произнес мистер Скидэм, – но я попрошу у вас еще одного.
Сказав это, он приблизился к обоим матросам, так что губами почти касался их ушей. И ежеминутно оглядываясь по сторонам, он шептал им нечто такое, что те слушали с немым изумлением.
– На это – нет, – сказал Тит Джоэ, когда клерик закончил. – Это слишком рискованно и мы не согласны. Не правда ли, Кэннеди?
В свою очередь, Кэннеди не удостоил даже ответом своего громадного товарища.
– То, что вы просите, может быть исполнено, – сказал он, обращаясь к мистеру Скидэму. – Но я только осмелюсь заметить вашей милости, что это дело другое, не касающееся первого, и весьма опасное для тех, кто, совершая его, рискует познакомиться с пеньковым галстуком и кому, следовательно, надо заплатить особо за подобный риск.
– Заплачу. Сколько вам нужно?
– Четыре тысячи долларов, не менее, – живо сказал Кэннеди, и видя, что Скидэм ничем не выражает своего удивления такой крупной цене, добавил:
– Каждому.
– Хорошо. Вы получите эту сумму. И, не откладывая в долгий ящик, Скидэм вынул из бумажника пачку банковых билетов и подал ее Кэннеди, который, в свою очередь, при свете фонаря Тита Джоэ, сосчитал их, потом снова пересчитал, и они исчезли в его бездомном кармане.
– Только вот в чем дело, – сказал он, – вы говорите, что джентльмен из первого класса крепко спит в своей каюте, но ведь у него есть дочь. Она тоже спит?
– Нет, возразил мистер Иеремия, в это время она постоянно выходит гулять на мостик. Да вот она, смотрите!
В эту минуту, действительно, мисс Дебора, вследствие установившейся привычки, вышла на палубу подышать свежим морским воздухом. Завернувшись в белую мантилью, она прошла, как дуновение ветерка.
Темнота не позволила ей заметить это достойное трио, занятое в этот момент ею.
Она прошла, тихонько посвистывая. Наверное, такая подробность удивит читателя, незнакомого с американскими обычаями, где искусство свистать пользуется особенной благосклонностью; даже в высшем обществе самые очаровательные молодые девушки практикуют это, восхитительно складывая свои прелестные губки.
Мисс Дебора насвистывала французскую песенку, услышанную от Пензоне.
Взойдя на мостик, она облокотилась на перила, смотря на волны,
