не нарушалось ни малейшим шумом, и только слышно было, как ночные бабочки трепетали своими крылышками, летая вокруг мерцающих огней.
Жрица, подойдя к нише, быстро подняла крышку гроба и стала в стороне.
Под сводами храма поднялся крик радости: факир был там, в саркофаге.
Длинное и сухое тело, обвитое белым покрывалом, вытянулось в ящике. Густая борода покоилась у него на груди, скрывая под своими волнами скрещенные руки; голову венчала тиара чудной работы, горевшая драгоценными камнями.
Факир лежал в своей узкой тюрьме с закрытыми глазами и в той самой позе, как был положен семь лет тому назад.
Семь лет он ждал пробуждения в этой могиле, и
смерть не наложила своей разрушающей руки на это иссохшее тело: ясное свидетельство о всемогуществе богини.
Крики удваивались, смешиваясь с именами Сукрийяны, Тиравалювера и девадаси Ситы. Многие женщины плакали от радости, мужчины обнимались. Факиры испускали дикие крики, терявшиеся в этом взрыве всеобщего восторга.
Радость была настолько велика, что нирванисты совершенно забыли про мистера Токсона.
Но ученый не потерял головы. Привыкший относиться критически ко всему, как и подобает настоящему ученому, он, когда прошел первый миг удивления, стал тщательно анализировать свои заключения.
Конечно, в первую минуту ой готов был поклясться, что перед его глазами настоящий факир. Он узнал повязки, тиару, даже бороду и черты лица загадочной мумии, в которую он так много раз всматривался в тиши своего музея, подолгу оставаясь с глазу на глаз с мумией. Но если он внимательнее приглядится, то не найдет ли -какого-нибудь различия?
Но как он проклинал свою близорукость, мешавшую издали рассмотреть все детали! Общие очертания фигуры он видит: вот треножник, вот гроб, вот белая фигура жрицы… А!… Конечно, так. Это без сомнения она все подстроила, чтобы избегнуть мщения своих собратьев. Вопрос теперь в следующем, знает ли об этом верховный-жрец? С его ли ведома играется вся эта комедия, или он, как и остальные, стал жертвой обмана? В таком случае он, Токсон, выведет все на чистую воду, потому что обманщики предвидели все – кроме одного, чего достаточно, чтобы обнаружить их обман.
Подождав, пока верховный жрец не оказался в нескольких шагах от него, мистер Токсон громко назвал его по имени.
Тот, обернувшись на зов, увидел ученого, которого было позабыл. Теперь, когда богиня изливала милости на свой народ, он отнесся к чужеземцу с презрительной снисходительностью, потому что всем стало ясно, что этот человек сумасшедший.
– Чего ты хочешь? – спросил он, подходя к пленнику.- Я хочу, – ответил Токсон, – сказать тебе несколько слов на ухо.
– Говори, – позволил Тиравалювер, наклоняясь к американцу.
– Послушай, – начал Токсон, – по твоим глазам я вижу, что ты считаешь меня за сумасшедшего, но ты сейчас изменишь свое мнение. Я тебе говорил об исчезновении ящика и, хотя ты и видишь перед собою и гроб и факира в нем, продолжаю это утверждать. Гроб в святилище – не тот, и человек, лежащий в нем – не Сукрийяна.
Верховный жрец пожал плечами, но не отнял уха от губ пленника.
– Я сейчас докажу это, – продолжал ученый. – В гробу, в котором вы заперли факира, вместе с ним находился и папирус, написанный рукой самого Сукрийяны. Папирус лежал на груди, под повязками. В нем были указаны средства, при помощи которых можно вывести факира из сна. Помнишь ли ты это?
– Помню.
– Папирус был свернут и запечатан печатью с изображением Кали. Помнишь?
– Помню.
– Папирус должен находиться в гробу. Если ты найдешь его там, то значит, что я сжег не подлинный документ. Если же, напротив, его там не окажется, то ты должен будешь поверить мне: все, разыгрываемое теперь не больше, как комедия, и я один обладаю тайной богини.
По мере того, как Токсон говорил, лицо верховного жреца менялось. Уверенный тон пленника подтверждал его первоначальные подозрения относительно девадаси. А откуда этот чужеземец мог знать подробности, известные ему одному? И про печать с изображением Кали, и содержание папируса?
Он взглянул на девадаси. Та, опираясь на открытый гроб, с тревогой следила за их разговором. Можно было отсюда различить, как она дрожала под своим покрывалом. Ее нервное состояние не ускользнуло от верховного жреца. Он, водворив жестом тишину, обратился к ней:
– Сита, готова ли ты продолжать свои обязанности?
Та сделала утвердительный жест головой.
– У Сукрийяны на груди должен быть лист папируса. Там ли он?
Жрица наклонилась над мумией и, положив руку ей на сердце, снова сделала утвердительный знак.
– Покажи его нам, произнес Тиравалювер.
Девадаси, развязав повязки, вытащила желтоватый лист, который издали показала верховному жрецу.
Токсон спрашивал себя, не грезит ли он? И, не будь его руки связаны, он стал бы протирать глаза.
– А теперь, прибавил верховный жрец, передай мне этот папирус.
На этот раз девадаси не была так послушна. Она отрицательно покачала головой.
– Как, вскричал Тиравалювер негодующим голосом, – ты отказываешься передать мне этот папирус? Так ли я понял тебя?
Сита утвердительно качнула головой.
Мистер Токсон торжествовал.
– Что я тебе говорил? – шептал он вполголоса Тиравалюверу.
Верховный жрец покраснел от ярости.
– Еще раз предлагаю тебе, непокорная девадаси, передать мне папирус, – крикнул он.- Повинуешься ли ты мне?
Девадаси, казалось, сделала громадное усилие, и, наконец, ответила:
– Я отказываюсь передать папирус потому, что я должна прочитать его содержание и руководить церемонией пробуждения. Не забывай, что только я одна имею вход в святилище.
Голос ее звучал очень тихо, и если бы не напряженное внимание, ее бы не услыхали. Но тишина была такая, что каждый мог ее слышать. После такого решительного отказа все растерялись. Что-то теперь будет?
Один мистер Токсон был спокоен.
– Послушай, – сказал он Тиравалюверу, – что я тебе предложу. Все, что говорится в папирусе, я знаю наизусть, в этом можешь не сомневаться. И я тебе сейчас скажу, что
