«младенческой амнезии». Реакции и навыки, которые мы выучили в младенчестве, — как ходить, стоит ли доверять окружающим или бояться их, — сохраняются и в нашем будущем. Тем не менее, будучи взрослыми, мы ничего не помним (в эксплицитном виде) о первых трех годах нашей жизни. Хотя мы извлекаем огромную пользу из наследия собранной интуиции — нашего восприятия расстояния, нашего чувства, что хорошо, а что плохо, наших предпочтений в отношении знакомых блюд, людей и мест, — наше сознание не содержит никакой информации об этих первых годах жизни. Младенческая амнезия имеет место потому, что мы, по большей части, выражаем свою эксплицитную память словами, которые младенцам, только-только научившимся ходить, еще предстоит выучить, а также потом), что главный участок мозга, отвечающий за хранение эксплицитных воспоминаний (гиппокамп), — это одна из тех структур головного мозга, которые созревают в последнюю очередь. Мы не помним очень многого из собственного прошлого. Тем не менее некоторую часть того, что мы не можем вспомнить в эксплицитной, сознательной форме, мы помним имплицитно, интуитивно.
Знание без осознания
В этом вопросе сходятся и старая школа Фрейда, и современная когнитивная психология: разум переполнен важными событиями, которые не доводятся до сведения сознания. Психологи Даниел Вешер и Лора Смарт назвали этот подземный мир «глубинной когнитивной деятельностью». Однако существует предположение о том, что существование бессознательного всегда было трудно доказать. Как нам предоставить свидетельства наличия того, о чем мы не можем рассказать?
Объяснения постфактум, данные Фрейдом относительно того, как динамика бессознательного помогает понять курение одного человека, боязнь лошадей другого и сексуальную ориентацию третьего, оказались несостоятельными. Если вы испытываете гнев по поводу смерти своей матери, вы иллюстрируете теорию о том, что «под угрозой находятся ваши неудовлетворенные потребности детской зависимости». Если вы не испытываете гнева по этому поводу, то вы опять-таки являетесь иллюстрацией, но уже другой теории — о том, что вы «подавляете свой гнев». Как отмечает К. С. Льюис: «Мы спорим, как человек, который рассуждает так: 'Если бы на этом стуле сидела невидимая кошка, то он казался бы пустым; но стул на самом деле выглядит пустым; следовательно, на нем сидит невидимая кошка'». Интерпретация постфактум подходит для некоторых историков и литераторов, поскольку помогает объяснить то влияние, которое оказал Фрейд на литературную критику. Но в науке, как и на скачках, ставки надо делать до начата забега.
Могут ли наши сновидения или то, как мы проецируем самих себя на кляксы теста Роршаха, стать своего рода психологическим рентгеном, который позволит заглянуть в глубины нашего разума? (Фрейд называл сны «королевской дорогой в бессознательное».) Критики утверждают, что пришло время пробудиться ото сна теории Фрейда о сновидениях, которую он считал самым ценным из своих открытий, но которая на самом деле является одной из его величайших неудач, поскольку нет доказательств того, что сновидения выражают различимые бессознательные желания. Интерпретация сновидений, говорят критики, это кошмар. Даже Фрейд допускал, что «иногда сигара — это просто сигара».
Горячо любимый и неоднократно раскритикованный тест Роршаха предназначен для того, чтобы раскрывать наши бессознательные чувства и конфликты. Но исследователь Ли Сечрест с коллегами предложили «почти универсальное соглашение для членов научного сообщества» — тест просто не обладает валидностью (и не получил «эмпирического подтверждения», как предположила другая группа экспертов). Психолог Робин Доуз из Университета Карнеги—Меллона недоумевает: «Если профессиональный психолог оценивает вас в ситуации, когда вы подвергаетесь риску, и просит вас рассказать об ассоциациях, которые вызывают у вас чернильные кляксы... уходите скорее из кабинета этого специалиста».
Если старые психоаналитические методы не способны достоверно выявить работу бессознательного разума, то это успешно делает новая когнитивная психология. Давайте прежде всего рассмотрим нашу способность распределять внимание. Вы явно осознаете, что ваше сознательное внимание имеет избирательный характер. В каждый момент времени оно может находиться только в одном месте. Если вы сомневаетесь в этом, попытайтесь (при условии, что вы правша) описывать правой ступней крути против часовой стрелки и одновременно писать цифру «3» правой рукой. Вы с легкостью можете делать одно из этих двух дел, но не оба одновременно. Или, если вы обучены музыке, попытайтесь одновременно отбивать левой рукой три удара, а правой — четыре за это же время. До тех пор, пока этот навык, благодаря практике, не станет автоматическим, выполнение подобных заданий требует сознательного внимания, которое в каждый конкретный момент времени может быть только в одном месте. Сознание фокусирует нас. Если время — это тот способ, с помощью которого природа мешает всему происходить одновременно, то сознание — это то средство, с помощью которого природа мешает нам думать обо всем одновременно.
Образы восприятия тоже приходят к нам один за другим, один образ исчезает с волшебной грифельной доски нашего разума по мере того, как появляется но
вый. Поскольку сознательное внимание является избирательным, мы видим известные рисунки, допускающие двойственное толкование, в каждый момент времени только одним способом, после чего этот образ ускользает прочь и на смену ему приходит альтернативное изображение.
Точно так же во время чтения этого предложения вы не ощущаете давления сиденья стула под вами, обуви на ноге и не видите свой нос на линии зрения. Но они присутствуют (куда денется ваш нос?). На вечеринке (или во время эксперимента с дихотомическим слушанием при исследовании избирательности внимания, когда через наушники в каждое ухо поступают разные сообщения) вы можете уделить внимание одному разговору или другому. Вы можете даже постоянно перескакивать с одного разговора на другой. Но если ваше внимание сосредоточено на одном разговоре, вы не воспринимаете, о чем идет речь во втором разговоре. Все, что охватывает ваше внимание, охватывает ваше нераздельное внимание (именно поэтому для большинства из нас лучше всего воздержаться от разговоров по сотовому телефону, ведя машину по Манхэттену).
Но все на самом деле еще интереснее, поскольку оказалось, что мы можем, тем не менее, обрабатывать информацию, на которую не обратили сознательного внимания, и испытывать ее влияние. Стоит только кому-то на вечеринке во время разговора, оставшегося за пределами вашего внимания, назвать ваше имя, и ваше внимание сразу же переместится. Вы не прислушивались к говорящему, но работники в «подвале», следящие за экранами радаров, увидели пятно — сигнал на фоне шума — и сразу же известили генерального директора вашей психики. В экспериментах по дихотомическому слушанию эти работники делают то же самое, когда обнаруживают слово, рождающее эмоции, например то, которое ранее ассоциировалось с ударом тока. Точно так же в экспериментах по бинокулярному зрению — когда двумя глазами человек смотрит на разные изображения — вы увидите только одно изображение, хотя «техники», обслуживающие радар вашего мозга, быстренько отсканируют другое изображение на предмет получения какой-либо важной информации. Следовательно, вы, прямо сейчас, обрабатываете гораздо больше информации, нежели осознаете.
Или представьте, что вы участвуете в эксперименте, проведенном социальным психологом Уильямом Уилсоном. С помощью наушников вы слушаете отрывок прозаического произведения, который читают в один из наушников, и повторяете слова, чтобы сверить их с написанным текстом. Поскольку это задание полностью поглощает вас, вы не обращаете внимания на простенькие мелодии, которые слышны в другом наушнике. Эти мелодии не находятся за пределами вашего восприятия. Вы
