розовых кустах, подозрительно подрагивавших, угадывалось какое-то движение. Послушно наклонившись, она подобрала окурок. Ее белым перчаткам это явно не пошло на пользу.
Кусты, еще раз яростно содрогнувшись, произвели на свет некую личность, несколько староватую для младенца: это был высокий подтянутый пожилой мужчина в очках в золотой оправе и с потрясающей бородой – она доходила ему до пояса, закрывая всю грудь, так что о цвете его домотканой рубашки можно было судить только по рукавам. Она была пронзительно-голубой – такой же, как и его глаза за стеклами очков.
– Вас послала та отвратительная девица из Уоррентона, по поводу дома моей покойной тетки? – Голос доносился откуда-то из недр бороды.
– Да, – подтвердила Эллен.
– Тогда можете войти.
Мужчина отступил, раздвинув занавес листвы столь же театрально, как Скарлет Пимпернел могла бы распахнуть свою мантию. Обнаружилась дверь. Пройдя под аркой из роз, Эллен вошла внутрь. Мужчина последовал за ней, оставив дверь открытой.
– Меня зовут Эдвард Сэллинг.
– А меня – Эллен Марч.
– Миссис Марч? Рад познакомиться.
В его поклоне сквозила изысканная грация. С той же подчеркнутой любезностью Эллен были предложены стул и чашка чаю. Она благосклонно приняла и то, и другое, хотя не питала иллюзий по поводу истинных чувств своего хозяина. Эд был джентльмен и вел бы себя подобающим образом даже под угрозой смерти, но он не получал удовольствия от ее общества. Поспешность, с которой он покинул комнату, чтобы приготовить чай, весьма напоминала бегство.
Оставшись в одиночестве, Эллен с любопытством оглядела гостиную, поражавшую чистотой и строгостью обстановки. Немногочисленная мебель расположилась в центре, ибо стены сплошь занимали книги, неохотно выделяя пространство лишь для окон, двери и камина.
Когда Эд появился с подносом, Эллен стояла у одной из книжных полок. Забыв о неприветливости своего собеседника, она повернулась к нему с широкой улыбкой:
– У вас есть Генти! Я не перечитывала этих книжек уже много лет, но когда-то очень их любила.
Холодный взгляд голубых глаз немного потеплел, но Эда было не так-то легко купить. Поставив поднос на стол, он королевским жестом предложил ей разлить чай.
– А я все еще читаю их, – обронил он. – Время от времени я позволяю себе удовольствие потакать собственным прихотям. Но вы найдете здесь и более серьезные вещи.
Легкий оттенок тщеславия в его словах позабавил Эллен.
– Да, конечно, – поспешила согласиться она. – Вам нравится Джойс? Стыдно признаться, но я так и не смогла осилить «Улисса». Хотя его поэзию я люблю.
И она продолжала атаковать уязвимые места Эда – не без успеха, надо сказать: к тому времени, когда он дал понять, что пора уже осматривать дом его тетки, суровости в его взгляде явно поубавилось.
В качестве транспортного средства Эд предложил собственный грузовик. Как и все остальное имущество мистера Сэллинга, он был стар, но в безупречном состоянии. Похоже, пользовались им нечасто. Перед тем, как усадить Эллен в машину, Эд тщательно вытер сиденья. Когда он занял свое место за рулем, она сказала:
– Я думала, у вас будет по меньшей мере автомобиль с четырехколесным приводом. Зимой отсюда, должно быть, трудно выбираться?
– Зимой я никуда и не выбираюсь.
Ей следовало предвидеть ответ. Эллен представила, как долгими зимними вечерами он сидит здесь у камина, наслаждаясь книгами, одиночеством и консервированным супом, среди сугробов, громоздящихся снаружи; но не успела она сообразить, что ее поставили на место, как Эд добавил:
– Кажется, вы неплохо разбираетесь в автомобилях миссис Марч?
Впервые Эд задал вопрос, который можно было назвать личным. Эллен удивлялась его сдержанности: любой другой на его месте воспользовался бы правом поинтересоваться прошлым и настоящим потенциального покупателя его недвижимости. И теперь, к собственному ужасу, она ощутила знакомые симптомы.
«Синдром Старого Моряка», которым страдала Эллен, был излюбленной темой для семейных шуток. Название «недугу» придумал ее старший племянник, утверждавший, что сверкание глаз Эллен в тот момент, когда она берет в плен невольного слушателя, напоминает ему о Моряке Колриджа. К сожалению, ее повествованиям недоставало демонической притягательности поэмы – Эллен обычно рассказывала о себе и своей семье в самой безобидной манере, но всегда сообщала своей жертве значительно больше, чем та хотела бы знать. Эти приступы словоохотливости тяготили Эллен, она стеснялась их, но не в силах была противостоять, когда на нее «накатывало», хотя, изливая душу очередному несчастному свидетелю своей слабости, она прекрасно сознавала, что внутри нее сидит ехидный бесенок, издевательски хихикающий над нелепостью ситуации. Вот и теперь он уже злобно ликовал, когда, вздохнув поглубже, Эллен начала:
– Мне пришлось кое-чему научиться. Трое моих племянников без конца притаскивали домой всевозможный хлам: джипы-развалюхи, ржавые останки грузовиков, машины без моторов и моторы без машин... Впрочем, это было только к лучшему: они всегда ремонтировали мою машину и научили мою дочь кое-чему. Понимаете, она младше их и постоянно ходила за ними по пятам. Правда, скоро все это кончится. Я буду скучать по всей этой кутерьме. И по ним тоже, конечно. Но наступает момент, и наши дети покидают нас, так ведь?
– Мы жить не можем без избитых фраз, – обронил Эд.
– Конечно, мне будет тяжелее, чем им, – продолжила Эллен, игнорируя это сдержанное замечание. – Они уже сейчас рвутся из дома. Моя дочь этим летом собирается в Европу. Не в одиночку, – ей только семнадцать, и я никогда не позволила бы ей отправиться в путешествие с одним рюкзаком и билетом на самолет в кармане, подобно всем этим бедняжкам, – она поедет с одноклассниками. А осенью, если я куплю
