Если что-то и беспокоило Эллен всю эту неделю, то не призрак Мэри, а близость малолетнего преступника. Отправляясь на прогулку в лес, она поначалу испытывала тревогу и, появись из кустов высокая фигура Тима, была бы напугана до смерти. Еще больше она беспокоилась об Иштар, но, к ее облегчению, кошка предпочитала держаться поближе к дому. Неудачная стычка со скунсом, после которой Иштар три дня просидела в дровяном сарае, жалобно завывая, как посаженный на цепь средневековый сумасшедший, отбила у нее охоту соваться в лес, где, оказывается, скрывались опасные враги, с которыми даже сиамская кошка не могла справиться. Но добровольное заточение во дворе не мешало ей с успехом реализовывать охотничьи инстинкты: она не переставала складывать к ногам Эллен свои трофеи, состоящие из кротов и полевых мышей.
Тим так и не попался Эллен на глаза, и спустя какое-то время ее нервозность прошла, а прогулки стали доставлять огромное удовольствие. Густые заросли, раздиравшие одежду не хуже колючей проволоки, острые шипы жимолости, побеги ядовитого плюща, не говоря уже о шуршащих в траве змеях – все это вынуждало Эллен надевать ботинки на толстой подошве и прочные перчатки, каким бы жарким ни был день. В кармане ее куртки с длинными рукавами непременно лежал нож, и с некоторых юр она стала брать с собой компас: на склонах, изрезанных ручьями и оврагами, легко было заблудиться.
Но все усилия и неудобства с лихвой окупались. Сидя на поваленном стволе посреди крохотной полянки, пятнистой от солнечного света, льющегося сквозь густые кроны деревьев, она видела вышедшее на прогулку семейство черноголовых перепелов, семенящих друг за другом, как благовоспитанные школьники. Птицы, знакомые ей прежде только по картинкам, пели, свистели и щебетали вокруг, перелетая с ветки на ветку: древесные дрозды и волосатые дятлы, легкие ласточки и пестрые куропатки. Эллен натыкалась на едва заметные тропки, по которым никогда не ступала нога человека, и однажды на одной из них повстречала лисицу, спешившую домой с добычей для своих голодных детенышей. Ветер подвел рыжую охотницу: лиса не почуяла Эллен, пока не столкнулась с ней глаза в глаза. Солнечный луч, пробившийся сквозь листву, коснулся замерзшего животного, превратив его в пылающую медную статую. Несколько мгновений лисица со спокойным любопытством рассматривала Эллен, а потом повернулась и исчезла в кустах.
Пораженная, Эллен с трудом перевела дыхание. Многие из ее друзей принадлежали к охотничьим клубам: охота была традиционным видом спорта в Виргинии – но сама она никогда не одобряла забаву, за которую затравленные животные расплачивались ужасом и болью. И теперь, видя, как подрагивает листва там, где только что исчезла лисица, она впала в странное неистовство, смешанное с печалью и гневом. Она будто перевоплотилась в загнанную жертву, ощутив на мгновение, как болят обожженные воздухом легкие и ноют натруженные лапы после долгого мучительного бега... И в то же время в сознании ее жила вполне человеческая мысль о недопустимой жестокости убийства ради развлечения. Лисы охотятся, чтобы не умереть с голоду. Если они убивают, то убивают быстро.
По дороге домой Эллен решила, что расставит повсюду указатели, запрещающие охоту в пределах ее владений. «Вполне в духе Мэри Баумгартнер», – невольно пришло ей в голову. Странное чувство сопереживания, испытанное ею при виде лисицы, испарилось, и Эллен предалась сентиментальным размышлениям о Мэри, затравленной беспощадной толпой. Вполне понятно, почему ее переполняла жалость к диким обитателям леса: они, подобно ей, тоже были жертвами людской жестокости.
На следующий день Эллен отправилась в Смитвилл, чтобы купить указатели «Охота запрещена» и заехать в библиотеку: Чуз-Корнерз не мог похвастаться этой достопримечательностью. Остаток дня и все следующее утро ушли у нее на то, чтобы установить таблички.
Из заключительного похода она вернулась как раз вовремя, чтобы заметить отъезжающий почтовый фургончик, и поспешила к ящику. Ее близкие исправно выполняли обещание писать: Эллен уже получила коротенькие послания от племянников и Пенни, а нынче ее ждал настоящий подарок – тонкий конверт, на котором она узнала небрежный почерк Джека.
Небрежный, но на удивление разборчивый. «Это так похоже на него», – подумала Эллен. Оттягивая удовольствие, она сварила себе кофе и наконец, удобно расположившись на прохладной веранде, распечатала конверт.
'Хочешь, я скажу тебе что-то забавное? – начиналось письмо, по обыкновению, без вступлений. – Я ужасно скучаю по дому. Ей-богу, это даже нечестно. Предполагается, что страдают в первую очередь дети, выпорхнувшие из родительского гнезда. Но, насколько я могу судить, ни один из них не испытывает ничего подобного. И только я сижу здесь, глядя на семейные фотографии и проклиная тот день и час, когда я уехал из дому.
Вдобавок – и сознание этого лишь растравляет рану – я не могу тешить себя мыслью, что ты тоже скучаешь. Готов побиться об заклад, что ты абсолютно довольна своей новой жизнью. Так и вижу, как ты сидишь в гостиной своего Идеального Дома, попивая чаек, пока Иштар мурлычет у тебя на коленях. Или в поте лица сражаешься с сорняками, сдувая со лба непокорные пряди. Или общаешься с местными сорванцами, употребляя залихватские словечки, которых леди, по всеобщему мнению, знать не должна, – словечки, которым тебя выучили мои испорченные отпрыски. И ежедневно благодаришь Бога за то, что избавилась наконец от своего надоедливого семейства... Не знаю, говорил ли я тебе когда-нибудь, как высоко ценю то, что ты сделала для нас. По крайней мере, я пытался, но чаще безуспешно, потому что во многих случаях слова бессильны. Но если кто-то в этом мире и заслуживает спокойствия и счастья, то это ты, Эллен. Ты имеешь на них полное право'.
Строчки расплылись у нее перед глазами. Отложив письмо, она погладила Иштар, которая дремала у нее на коленях. Джек слишком хорошо знал ее – его описание было точным до невероятности. Слеза капнула на безмятежную мордочку Иштар, и кошка раздраженно смахнула ее лапой, досадливо мяукнула и вновь свернулась клубком.
Лучше бы это письмо не приходило. Эллен считала, что ей почти удалось позабыть Джека, но торопливые строчки, написанные знакомой рукой, вернули ее в прошлое, и в эту минуту он отчетливо предстал перед ее внутренним взором. Длинные пальцы, забавные светло-коричневые точки в яркой зелени глаз, чересчур высокий лоб – единственное, по поводу чего он не любил подшучивания... Но, по крайней мере, он не маскировал намечающуюся лысину жалкими прядями, не желая идти на компромисс с самим собой. Он никогда не шел на компромиссы, даже ради более важных вещей.
Например, своих чувств к ней. Если бы его любовь была не только братской, он никогда не написал бы таких теплых, таких откровенных слов.
Носовой платок был в кармане, на котором возлежала спящая Иштар. Вытерев глаза тыльной стороной руки, Эллен вновь принялась читать.
Остаток письма был посвящен работе Джека. Остроумное описание дипломатического приема вызвало у Эллен искренний смех. Джек обладал редкой способностью подтрунивать не только над окружающими, но и над самим собой.
Письмо легло в маленькую коробочку на туалетном столике, но это было все, что Эллен могла себе позволить.
