– Погоди... – начала Эллен.
– Спокойно, – вмешался Джек. – Будем опираться на факты. Давай, Пенни: имя, возраст, кредитоспособность...
Не обращая внимания на протесты Эллен, Пенни выложила все в подробностях, включая даже описание внешности.
– У него такая шевелюра! – мстительно добавила она. – Густая, волнистая – так и хочется запустить в нее пальцы.
– Скорее всего, парик... Имя мне смутно знакомо. Правда, ничего компрометирующего... – Лицо Джека прояснилось. – Но, не исключено, что-нибудь удастся выкопать.
Эллен возмущенно поднялась.
– Похоже, мне лучше выйти – я не могу слушать весь этот вздор. Пенни?
– Мне незачем, – невозмутимо ответила ее ужасная дочь.
Когда Эллен вернулась, они о чем-то шептались, сблизив головы. Наверняка о ней. К сожалению, Джеку было уже пора. Эллен подозревала, что ради свидания с ними он отложил важную деловую встречу. Глядя на его удаляющуюся спину, она вдруг ощутила тоску безысходности. Как бы часто они ни виделись с Джеком – все равно его жизнь уже не включала ее.
На следующее утро, несмотря на протесты Эллен, Пенни отправилась в город.
– Я хочу примелькаться, – объяснила она. – И кроме того, я изобрела новый способ поведения с миссис Грапоу. Просто вхожу в лавку, беру с полки то, что мне нужно, и кладу деньги на прилавок. А ей остается бормотать что-то невразумительное, размахивая при этом руками. Очаровательное зрелище!
Но вернулась она значительно раньше предполагаемого часа – такая взволнованная, что второпях прищемила дверью хвост Иштар. После того, как оскорбленная кошка получила свою порцию утешений. Пенни повернула к матери раскрасневшееся лицо.
– Представляешь! Этой ночью кто-то побывал в лавке.
– Кража со взломом?
– Не совсем. Неизвестный расписал все стены ругательствами и перевернутыми распятиями, ну и подобными штучками. Алой светящейся краской! И устроил погром.
– И обвиняют во всем, конечно же, меня, – устало сказала Эллен.
– Это одна из версий. Второй кандидат – Тим. А некоторые даже считают, что вы действовали вдвоем.
– Из всех безумных предположений...
– Ты ведь бросилась на помощь, когда Боб Мюллер попал ему камнем по голове, – напомнила Пенни. – Знаешь, в этом городе можно открывать семинар по изучению психологии толпы. Я начинаю понимать, за что распяли Иисуса. Он был добр к париям. И заставил самодовольных фарисеев почувствовать, что они сами не без греха – поэтому его и возненавидели.
– Польщена сравнением. – Эллен почти не шутила. – Пенни, голубушка, очень тебя прошу: не езди больше туда.
– Мне ничего не грозит, – ответила дочь. Эллен испытующе посмотрела на нее: ей показалось, или Пенни действительно сделала упор на местоимении? Прежде чем она собралась спросить об этом вслух. Пенни продолжила: – Кто этот тощий пигмей, который орет, как Гитлер, и выглядит, будто его собрали из кусочков?
– Ты его очень точно описала. Это, вероятно, пастор, мистер Уинклер.
– Я так и подумала. Видела бы ты, как вдохновенно он разглагольствовал на веранде лавки перед восхищенной аудиторией из десятка беззубых старикашек. Мне показалось, что они вот-вот хором завопят «Зиг хайль!»
– И чему же посвящалась его пламенная речь? Наверняка не обошлось без упоминаний моей скромной особы?
– Угадала. Что ты ему сделала? Он приставал к тебе, а ты в ответ уложила его на землю одним ударом каратэ?
От изумления Эллен даже открыла рот.
– Если в этой семье и есть ведьма, то, несомненно, это ты.
– Элементарное знание психологии, мамуля.
– Ты такая прозорливая, что меня это начинает беспокоить.
Лицо Пенни помрачнело.
– Ты еще не все знаешь...
После всех этих событий Эллен невольно ожидала, что с минуты на минуту к ней явится депутация разгневанных горожан во главе с пастором, потрясающим увесистой Библией, но ничего так и не произошло. Остаток недели прошел спокойно. Пенни докладывала, что в городе тихо. Норман не объявлялся. Эллен предполагала, что он обижен, но почему-то ее это совершенно не волновало.
Она пребывала в странном настроении. Похоже, гроза, о которой она когда-то упоминала, надвигалась: от электричества, скопившегося в воздухе, покалывало кожу. Каждую ночь Эллен преследовали сны – утомительные и тревожные. Ни один из них она не могла вспомнить, когда просыпалась, но целый день потом мучилась беспокойством, как будто в предчувствии неведомой опасности.
Но стоило ей задуматься, все тревоги начинали казаться ей незначительными. Что ее угнетало? Вражда горожан? Это было неприятно, но не более того. В двадцатом веке ведьм не сжигают на кострах. Что же до
