– Леди Лидия, Флетчер! Пойдете прогуляться с нами? – спросил он, и Николь, отвернувшись от сестры, недовольно скосила на него глаза.
Лидия и Флетчер обменялись взглядами и дружно отказались, очевидно не желая прерывать какой-то интересный разговор.
– Мы можем оставить дверь открытой, – сказала Николь, приняв у Лукаса свою шляпку и положив ее на стол. – У меня наберется целая дюжина шляпок – я сама их покупала, хотя они меня ужасно раздражают. Они, конечно, очень красивые, но вообще-то в шляпке я чувствую себя как лошадь в шорах.
Лукас взглянул на свою шляпу и решительно вернул ее на столик, а затем предложил Николь руку.
– Так как мы выходим ненадолго, думаю, мы можем позволить себе некоторую вольность, не рискуя шокировать общественное мнение.
Они направились к выходу.
– Если бы я знала, что для великосветского общества так важно, надели мы с вами головные уборы или нет, я предложила бы ему заняться более серьезными проблемами.
– Вы сами намерены сообщить об этом обществу или поручите мне? Я имею в виду, до того, как оно от нас отвернется?
– А вас это волнует? – поинтересовалась Николь.
Они вышли из гостиницы, повернули налево и направились по тропинке, которая вела к светлой березовой роще.
– Я хотела сказать, опасение, что общество может от вас отвернуться? Если подумать, можно было бы извлечь из этого некоторую пользу. Например, ввести новую моду – появление на открытом воздухе без головного убора.
– Пожалуй, я мог бы это сделать. По словам Флетчера, я буквально напичкан плодотворными идеями. Но что касается вас, то вам грозило бы сразу оказаться в списке весьма сомнительных и даже легкомысленных невест, и мамаши постарались бы держать своих сыновей подальше от вас, если бы Раф не давал за вами солидного приданого. А так, будь у вас хоть три уха, это никого бы не испугало.
Николь весело рассмеялась.
– Если бы у меня было три уха, я никогда бы не снимала шляпку!
Лукасу ужасно хотелось погладить ее чудесные, блестящие на солнце волосы, ощутить их тепло.
– И мир был бы лишен удовольствия любоваться вашими замечательными локонами. Вы это рассчитывали услышать? – Он осторожно взял ее за руку.
Улыбка ее исчезла, и, прикусив губку, Николь отвернулась.
– Нет, не рассчитывала. Я не напрашивалась на комплимент, милорд. Я думала, что мы с вами друзья, но ошибалась. Я вовсе не такая неисправимая кокетка, как утверждает Шарлотта.
– Уверен, ваша невестка говорит это, искренне любя вас. Но она смотрит на вас не теми глазами, какими смотрю я и любой мужчина моложе восьмидесяти, если только он не слеп и не глух. Вы кокетка, дорогая моя, кокетка от рождения. Я бы даже сказал, что, если ее светлость действительно беспокоится о вас или о мужском населении земного шара в целом, она оказала бы ему огромную услугу, повесив на вашу прелестную шейку табличку с предостерегающей надписью.
Николь выдернула свою руку и вприпрыжку побежала по узкой тропинке. Остановившись в отдалении, она повернулась к нему лицом.
– Я не думала, что вы можете быть таким злым. Вы сказали ужасную вещь.
Лукас был готов провалиться сквозь землю.
– Да, конечно, – поспешил признаться он. – И я очень сожалею. Я никоим образом не хотел оскорбить вас.
В ее глазах снова заплясали озорные искорки.
– Меня?! О нет, милорд, я вовсе не оскорбилась. Вы сами себя оскорбили, себя и… как вы сказали, все мужское население. Уверена, что среди джентльменов есть и такие, которых интересует в женщинах не только их внешность.
– И, рискуя еще больше оскорбить представителей своего пола, скажу, что для многих из нас внешность – это единственное, что имеет значение. Все мы поверхностны – в той или иной степени.
– Следовательно, если бы у меня было три уха и никакого приданого, вы сразу бы от меня отвернулись? Понятно.
Лукас мысленно воспроизвел свои слова с начала их прогулки, пытаясь понять, когда он ошибся в первый раз. И тогда понял, что она пытается сделать.
– Вы намеренно добиваетесь, чтобы мы поссорились?
Николь на мгновение смешалась, затем посмотрела ему в глаза:
– Да. И это не получается, потому что вы не помогаете мне. Почему это не получается? Раф говорит, что, если я захочу, я способна даже святого вывести из себя.
– Я не святой, – спокойно сказал Лукас, подойдя к ней и ощутив, как от ее волос пахнет горячим солнцем. – Вы действительно боитесь меня? Неужели я представляю для вас такую угрозу, Николь?
Она прикусила губку, а потом быстро поднесла ко рту руку, словно желая скрыть что-то, что могло ее выдать.
– Ведь я вас совсем не знаю, то есть не знаю по-настоящему. И если уж говорить начистоту, то и вы меня не знаете, Так почему вы так на меня действуете? Потому что мне это не нравится, милорд, совсем не нравится! – И она даже ножкой топнула.
– А как я на вас действую? – настойчиво спросил он, позволив себе приподнять пальцем ее подбородок и любуясь играющими на ее свежем лице солнечными бликами. – Скажите мне.
– Ну, нет, этого удовольствия я вам не доставлю! – Она откинула голову назад. – Простите, но дело заходит слишком далеко. Отведите меня в гостиницу или уступите мне дорогу.
Отпустить ее! Это было выше его сил!
– Признайтесь, Николь, последние три дня вы гадали, каково будет, если я вас поцелую, правда? Сам я все время об этом думал. Вы – сестра моего друга, но я только и мечтал о том, как поцелую вас, как вы окажетесь в моих объятиях. С того самого момента, как вы ворвались в мою жизнь и потрясли весь мой мир.
Она медленно покачала головой, но не убежала.
– Я вас совсем не боюсь.
– В самом деле? Почему-то мне в это не верится. Я-то вас точно опасаюсь. С вами пришло то, что мне сейчас совершенно не нужно, точно так же, как – вы сами дали мне это понять – для вас я тоже являюсь помехой. Однако вот мы здесь, рядом, и я по-прежнему хочу вас поцеловать и, даже больше, уверен, что и вы этого хотите. Сказать по правде, сомневаюсь, что кто-то из нас сможет думать о чем-то другом до тех пор, пока…
И вдруг Николь кинулась к нему, едва не сбив с ног. Привстав на цыпочки и взяв его лицо в ладони, она пригнула его голову и с силой прижалась к его губам, крепко зажмурив глаза, словно от боли.
Так же резко и неожиданно она отстранилась и, задыхаясь, отступила назад.
– Вот! Теперь никто из нас больше не будет об этом думать.
Не успел он ответить, как она подобрала юбки и быстро побежала к гостинице. Лукас решил выкурить сигару, чтобы дать ей время прийти в себя.
Господи, все-таки она прелесть!
Пока он курил, улыбаясь и проигрывая в памяти ее внезапный поцелуй, в мозгу его начала оформляться некая идея. На первый взгляд сумасбродная идея, однако, чем дольше он над ней размышлял, тем больше находил ее довольно разумной…
Когда она отучится вести себя столь порывисто и импульсивно? Когда, наконец, начнет сначала думать, а только потом действовать?
Но Николь не дала ему и рта раскрыть. Она явно не хотела, чтобы он сказал что-то такое, чего она не смогла бы отрицать, не рискуя поставить себя в нелепое положение.
Все это выглядело совершенно оправданным и, как оказалось, очень приятным.
Но она не должна была забывать, что ей еще предстоит сидеть рядом с ним всю обратную дорогу до Лондона.
