Я схватила один из них. Отец, Стивен и Би сделали то же самое. Они были почти идентичные.
То, что первоначально было слабой полоской света, на этих трех отпечатках стало светящимся столбом. Это было похоже на объект, который я видела в первую ночь, перед тем как он начал обретать форму. Сужение в «талии» и шар над тем местом, где было расширение «плеч» и которое могло оказаться головой, напоминали человеческие формы, но детали были неразличимы.
– Я увеличил последний снимок, – сказал Роджер, доставая фотографию на глянцевой бумаге форматом восемь на десять. – К сожалению, увеличение только ухудшило четкость.
Мы повертели фотографию в руках. Фигура стала видна менее отчетливо, но теперь удалось заметить пару интересных деталей. В центре фигуры имелась сердцевина из практически непрозрачного материала. Через него нельзя было увидеть другие предметы, тогда как через края фигуры это сделать было можно. Кроме того, можно было что-то различить в нижней части фигуры.
– Складки, – указал Роджер. – Видите их? Что-то похожее на длинную юбку, или платье, или тогу.
III
– Тога? – голос отца Стивена потерял свою мягкость я спокойствие. – Роджер, порою вы испытываете мое терпение. На что вы намекаете? На духов римлян, которые «кричат и вопят на улицах»? Вы, должно быть, сошли с ума, если так легкомысленно относитесь к данному предмету.
– Кто говорит, что легкомысленно! – с негодованием воскликнул Роджер. – Я подхожу к нему, как и ко всем другим проблемам, разумно, логически...
– Проблема добра и зла не поддается логике.
– Ха! Приехали. Я знал, что вы сюда свернете. Дальше вы будете твердить о дьяволах, злых духах и кем-то проклятых душах.
– Роджер, вы невероятно грубы, – взмолилась Би. – Что еще может быть, кроме...
– Ничего страшного, Би. Мы с Роджером дополняем друг друга. – Отец Стивен пришел в себя. Он слабо улыбался. – В действительности возможны многие вещи.
– Включая галлюцинации? – с надеждой предположила я.
– В вас говорит современный молодой скептик, – сказал отец Стивен. – Нет, Энн, забудьте об этом. Я считаю невероятным, чтобы три разумных взрослых человека страдали одним и тем же недугом.
– Четверо, – поправила я.
У отца Стивена исчезла улыбка.
– Четверо, совершенно верно. Несчастный молодой человек... Что-то надо делать. Он в серьезной опасности.
Я поспешила заявить:
– Я так благодарна, так удивлена и рада – вы поверили нам, правда?
– Роджер сказал бы, что я доверчив по натуре и по воспитанию. Конечно, я думаю, что труднее поверить в предрассудки современной психиатрии, чем в... даже в теорию Роджера о неизвестных науке полях психической энергии.
– Гм, – хмыкнул Роджер. – Все равно, Стив, мы имеем то, что имеем. Это принимает различные формы для различных людей. Так и должно быть. Оно не имеет физической формы. Это неодушевленный физический феномен, кажущийся сверхъестественным только потому, что наука еще...
– Вздор! – твердо отрезала Би.
Пастор взглянул на нее.
– Совершенно верно. – Он предостерегающе поднял руку, когда Роджер приготовился протестовать. – Подождите минуту, Роджер. Каждый из вас рассказал мне по одной главе невероятно интересной истории. Теперь моя очередь. Би, вы не очень будете возражать, если я закурю? Это отвратительная привычка, но я нуждаюсь в чем-нибудь, что помогло бы мне собраться с мыслями.
Би принесла ему пепельницу, пока он любовно набивал свою трубку с нудной медлительностью, присущей курильщикам трубок и считающейся важной частью этого ритуала.
– Несколько дней назад мы говорили о мисс Марион Карновски, прежней владелице этого дома. Моя манера рассказывать могла показаться странной и даже шокировать вас. Би, оставьте деликатность. Я знаю, что говорил сумбурно и нервно. При других обстоятельствах я и не помышлял бы о том, чтобы обсуждать личные дела бывшего друга и прихожанки. Однако ваша ситуация экстраординарна, и то, что я собираюсь рассказать вам, должно пролить некоторый свет на эту историю. Кроме того, уже настало время рассказать о ней.
Когда я приехал сюда двадцать лет назад, мисс Марион была уже в пожилом возрасте. Она была пунктуальна в выполнении религиозных обрядов, никогда не пропускала служб, относилась ко мне с вниманием и уважением, которые, я уверен, помогли моей карьере больше, чем мои собственные способности. Я был, как помнится, зеленым юнцом с большим самомнением.
Как бы то ни было, но годы шли, и мисс Марион перестала посещать церковь. Я не слишком много думал об этом, предположив, что виной тому старческая немощь. Ее старик шофер умер, и у нее по соседству оставалось еще несколько друзей, которых выбрала она сама. Я был единственным, кого она видела регулярно, и, когда она прекратила приезжать на службы, я постарался наносить ей визиты почаще. Но я не ездил к ней так часто, как следовало бы. Перед поездкой я обычно звонил ей. Это также было ошибкой, хотя я не сознавал этого. Это давало ей время, чтобы хорошо подготовиться к приему, подать в гостиную чай и натереть до блеска столовое серебро. Она приводила все в порядок, чтобы оставить меня в неведении, но мне следовало быть более наблюдательным. Женщина бы заметила, что ее одежда поношена и вышла из моды; психолог увидел бы другие признаки. После того как ее покинул последний из слуг, я увещевал ее, что неразумно жить одной в таком большом пустом доме. Она отвечала, вскинув голову, что должна остаться, как говорится, благородной высокодуховной девушкой, что она в состоянии управляться с хозяйством и что самым добрым поступком по отношению к ней было бы позволить ей умереть, так же как и жить, в ее собственном доме. Когда она сказала о своем отрицательном отношении к приютам и больницам, я впервые увидел у нее на лице выражение сильного страдания.
