Я вскочила на ноги и столкнулась с Роджером, который попытался оттолкнуть меня. Прежде чем мы смогли освободиться друг от друга, Би резко крикнула:
– Садитесь! Оба!
Ее команда была повторена, но еще более выразительно отцом Стивеном:
– Спокойно! Ничего бояться не надо. Молитесь вместе со мной – да, Роджер, и вы тоже: «Господь, мой пастырь...»
Я думаю, он выбрал эту молитву, потому что даже самый невежественный из нас должен был знать ее. И мы произносили ее. Если и есть что-нибудь в Библии, идущее вразрез с молитвой Господней, являющейся частью всемирного наследия, так это двадцать третий псалом. Психологически выбор был правилен. Нет более успокоительных слов, за исключением части о долине смерти.
И по мере того как голос его плавно продолжал молитву, гроза проходила. «Верим в Твое великодушие и прощение...» – в западном окне показался свет. «Дом Божий навеки...» – сверкнул луч солнца.
Псалом был завершен. Отец Стивен сделал заключительное, вполголоса, воззвание в сторону алтаря. Я взглянула на Роджера. Он выглядел, как горгона: его нижняя губа выступала, его щеки были раздуты, как будто бы он хотел подавить восклицание. В конце концов он не выдержал:
– Будь я проклят! Посмотрите на это!
Би что-то прошипела сквозь зубы. Отец Стивен не обратил никакого внимания, но я думаю, что он оборвал заключительные фразы молитвы, поняв, что Роджер не сможет больше сохранять спокойствие. Как только он повернулся, Роджер вскочил, отпихнул мои колени и устремился по проходу между скамьями. Я никогда не думала, что приятные черты Би могут стать такими злобными. Взгляд, который она бросила на Роджера, должен был прожечь отверстие между его лопаток.
Отец Стивен встретил своего старого друга-противника перед алтарем. До сих пор я не понимала, чем вызвано нечестивое восклицание Роджера. Рельефного изображения матери и сына – кем бы еще они ни были – больше не существовало на стене.
Я присоединилась к мужчинам, которые что-то рассматривали в задней части алтаря. Каменная стела опиралась о стену под небольшим углом, рельеф лица все еще был виден. По-видимому, она скользнула отвесно вниз и сильно ударилась, вызвав второй из слышанных нами грохотов, но упала не лицевой стороной, потому что край алтарного стола несколько отклонил ее траекторию. Я взглянула вверх на стену. Камень опирался на четыре металлических кронштейна, два наверху и два внизу. Две нижние опоры были отломаны. Оставшиеся части были красны от ржавчины. Не было никакого сомнения, что сотрясение от последнего раската грома окончательно сломало изношенную конструкцию. Роджер первым смог заговорить:
– Не беда, Стив, не беда. Я не знаю, как вам удалось вызвать грозу, но она пришлась как нельзя более кстати.
– О, я не знаю, – сказал скромно отец Стивен. – Если бы в своих проповедях я когда-нибудь вызывал дьявольский огонь и проклятья – а я этого не делал, – то лучше такого аккомпанемента трудно было бы что-либо придумать. Хотя я бы предпочел в таком случае что-нибудь менее театральное.
– В любом случае ваша молитва привела к тому, что языческий символ вырвался из своего укрытия! – воскликнул Роджер. – Кто, черт побери, этот Эдмунд Мандевилль?
Последняя реплика переполнила чашу терпения Би. В ярости она поднялась на ноги.
– Благодарю вас, святой отец, – промолвила она. – Не пойти ли нам в мою гостиную? Я уверена, вам не помешает чашка чая.
– Мы все пойдем прямо туда, – сказал Роджер, глядя на ее удаляющуюся фигуру. – Идемте, Стив, так кто такой Эдмунд?
По пути к дверям отец Стивен объяснил ему. Роджер издал хриплые звуки, выражающие недоверие. Он не считал заклинания отца Стивена причиной инцидента; в действительности он посмеивался над предположением, что падение плиты имеет что-либо общее со службой...
– Это детский лепет, – заявил он. – Пути господни неисповедимы, но он не станет крушить сцену ради пущего эффекта.
Я вынуждена была согласиться с этим. Действительно, мы склонны были считать многие явления дьявольщиной. Некто или нечто в доме, казалось, был не прочь потрафить нашему невежественному интересу.
Глава 12
І
В последующие дни я начала думать, что недооценивала духовного влияния отца Стивена или спиритического сеанса Би. Один день мирно сменял другой, не принося никаких новых волнений. Было похоже на равноденствие, солнцестояние – дни вина и роз, божественные, бесконечно-безмятежные, дни светлой зеленой юности (судя по всему, я была еще зелена), красные летние деньки, полные наслаждений и роз.
Есть особый привкус в часах, проведенных с тем, с кем связана не только эмоционально, но и общими интересами, с тем, кого любишь и кто тебе интересен. Невежественные ссылки и профессиональные шутки не заслуживали больше моего внимания, они были выброшены туда, где могли беспрепятственно и без моего участия плести свою затхлую паутину. Когда Кевин цитировал: «Ее глаза на звезды не похожи, нельзя уста кораллами назвать, не белоснежна плеч открытых кожа...»[15] – я заканчивала: «Мы вянем быстро – так же как растем»[16]. Когда он предлагал мне что-нибудь из любимых им драматургов времен Реставрации, я приводила ему вольные и буквальные выдержки из Донна[17]: Кевину он тоже нравился. Не всякая женщина оценит, когда за нею ухаживают, цитируя сонеты Шекспира.
Прочие взаимоотношения развивались не столь успешно. На следующий день после ритуала в часовне Роджер сказал Кевину, что он отбывает.
– Вам что-нибудь не понравилось? – спросил Кевин, стараясь не проявить свою радость слишком заметно.
