— У меня никого нет.
Он рассмеялся:
— Не очень-то вы любите рассказывать о себе. Негодование придало ей красноречия, хотя из-за ран на горле ей все еще было больно говорить:
— Доктор Маршалл, насколько я понимаю, вы гарантируете своим пациентам невмешательство в их личную жизнь!
Он улыбнулся:
— Ну хорошо. Только, если я пообещаю не задавать вам больше никаких наводящих вопросов, вам придется перестать называть меня «доктор Маршалл». Меня зовут Дэн. Договорились?
«Дэн». — Она несколько раз повторила про себя это имя. Оно очень шло стоявшему перед ней покладистому улыбчивому человеку в шортах, майке и потрепанной панаме, от худощавого загорелого тела которого пахло морем. Она пошевелила пальцами своих босых ног, зарывая их в горячий белый песок, и немного смягчилась.
— Хорошо, Дэн, — сказала она.
Позже, вечером, Дэн вспомнил, как она это произнесла и как она боролась с собой, не зная, продолжать ли ей дальше прятаться за глухой стеной, которой она себя окружила. «Что же с ней произошло, из-за чего она стала такой недоверчивой?» — подумал он. Будучи очень чутким к любым проявлениям боли и страданий, он почувствовал, что в душе Тары таится боль куда более сильная, чем ему приходилось встречать до этих пор. «Что же ей довелось пережить? Сейчас предстояло прежде всего привести в нормальное состояние ее тело при помощи диеты, лечебной гимнастики и плавания по специально разработанной программе, а также переделать ее лицо. Приближался срок первой из целой серии операций. Как же важно, чтобы она прошла успешно! От этого зависит так много, в том числе даже нормальное состояние ее психики». — Дэн со вздохом вернулся к изучению рентгеновских снимков черепа Тары. Вокруг него лежали эскизы трех или четырех различных вариантов лица для его таинственной пациентки, а рядом — гипсовый слепок ее лица в нынешнем виде. Он решил, что, в сущности, не имеет значения, какое из этих лиц она в конце концов получит: любое из них лучше, чем то, что у нее есть сейчас.
Тара в своем маленьком домике неподалеку от главного здания тоже засиделась допоздна. Она старательно делала вырезки из кипы журналов и газет и наклеивала их в альбом. Лицо ее при этом было жестким и суровым, как будто высеченным из гранита.
На столе перед ней лежали фотографии и статьи — все на одну и ту же тему. «ТРАГИЧЕСКИЙ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ БОГАТОЙ НАСЛЕДНИЦЫ», — кричали заголовки. — «ЖИТЕЛЬНИЦА СИДНЕЯ ИСЧЕЗЛА ПОСЛЕ НАПАДЕНИЯ КРОКОДИЛА». — «Вскоре после свадьбы года, — рассказывалось в статьях, — Стефани Харпер, самая богатая женщина в Австралии…» Все заметки сопровождались фотографиями свадьбы, Грега и поисков на крокодильих болотах. Но были среди них и другие фотографии, на которых она была изображена ребенком, толстой и некрасивой девочкой-подростком и девушкой, скачущей в Эдеме верхом на Кинге. Грег продал ее семейные фотографии. Что ж, она теперь вела строгий учет всех фактов.
Начала она вести такой учет после того, как в каком-то журнале, случайно попавшем ей в руки в Таунсвилле, она наткнулась на заметку о себе. Теперь это помогало ей осмыслить происшедшее и быть в курсе последних событий. В альбоме с вырезками было кое-что еще, служившее для нее своего рода спасательным кругом. Выражение ее лица изменилось, когда она открыла страницы со снимками Сары и Денниса и принялась их внимательно разглядывать. «Поймут ли дети, — думала она, — что их мать больна и вынуждена жить вдали от них до тех пор, пока ей не станет лучше? Более того, что их мать не сможет вновь вернуться в их жизнь, пока не перестанет быть той слабой и глупой женщиной, которая позволила, чтобы с ней произошла такая ужасная вещь?» — В отчаянии от того, что дети могут не понять ее, она часто мысленно беседовала с ними: «Дорогие мои, я должна научиться быть настоящей личностью — не дочерью Макса, не чьей-то женой и даже не вашей матерью, а самой собой. Впервые в жизни я не ищу опоры в мужчине. Я учусь ходить самостоятельно. Вы заслуживаете лучшего, нежели получить калеку с изувеченной душой вместо матери. Я не могу вернуться домой до тех пор, пока не научусь как следует ходить. Вы меня понимаете?»
Глаза ее наполнились слезами, и она позволила им свободно стекать по щекам, позволила себе разрыдаться, чтобы дать облегчение своей истерзанной душе. Как же она по ним соскучилась! Она уткнулась лицом в подушку и вдоволь наревелась. На душе ее стало светло и покойно, и тогда она убрала альбом и улеглась в постель. Ночью она мирно спала, и впервые со времени своего несчастья не видела во сне Грега. Вместо этого над ней склонилось красивое худощавое лицо с добрыми карими глазами и добродушной улыбкой и спросило ее, не хочет ли она отправиться с ним порыбачить.
По всеобщему признанию, Хантерс-Хилл был весьма привлекательным районом весьма привлекательного города Сиднея. Его красивые старинные особняки из песчаника, украшенные кружевными чугунными решетками, его обсаженные деревьями проспекты и участки с личными теннисными кортами и плавательными бассейнами были предметом восхищения и зависти сиднейцев победнее. Однако для Джилли Стюарт, скрывающейся сейчас в большом особняке, где она жила вдвоем с Филипом, ее дом был тюрьмой. Нет, никто не держал ее здесь против воли. Напротив, она была абсолютно вольна распоряжаться собой. После ее возвращения из Эдема Филип, который всегда был человеком занятым, был занят еще больше, как будто нарочно предоставив ей возможность делать все, что она пожелает. Между ними не прозвучало ни слова о гибели Стефани. Но у нес было такое ощущение, что он все знает. И она не могла винить его за то, что он держится от нее в стороне. Она все бы отдала, лишь бы уйти подальше от себя самой.
После той ночи на реке Аллигаторов Джилли жила в безумном мире, где ужасные приступы страха чередовались с дикими ощущениями радостного подъема. Она не хотела убийства Стефани. Она знала, что до самого смертного часа будет помнить последний умоляющий взгляд Стефани, перед тем как крокодил утащил ее под воду, и слышать ее отчаянный крик: «Джилли! Помоги!» Она знала это, потому что слышала этот крик каждую ночь, когда позволяла себе наконец заснуть, погружаясь в яркий цветной кошмарный сон.
Но она хотела, чтобы Стефани умерла. Она хотела этого уже очень давно, и именно это давнее желание избавиться от Стефани приковало ее к месту, именно поэтому она не смогла ничего сделать до того момента, когда было уже слишком поздно. Сейчас это было еще и из-за Грега, из-за ее страсти к нему, которая стала для нее наваждением. «Как же это ужасно, когда становишься одержимой каким-то одним мужчиной», — простонала она. До появления Грега она вполне могла сочувствовать Стефани по поводу ее неудачных браков — Стефани, которая при всех своих деньгах дважды нарывалась не на мужчин, а на сплошное недоразумение, тогда как ее Филип был не только привлекательным мужчиной с незаурядной внешностью, но и человеком, к тому же обреченным навсегда остаться однолюбом. «Бедная Стефани, — не раз говорила она покровительственным тоном их общим подругам, — она же совершенно не умеет выбирать мужчин». И вдруг все изменилось. Стефани нашла себе именно того одного-единственного мужчину, который был родственной душой Джилли, а вовсе не ее. Говорят, что в каждом из нас живет ребенок. Ребенок, что жил в душе Джилли, заныл: это нечестно, это несправедливо!
А разве было справедливо все остальное? Харперы всегда получали, что хотели. Обратившись к истокам своей горечи, Джилли подумала об отце, который покончил с собой после того, как у него сорвалась сделка с Максом Харпером. Она сорвалась только для него, а Макс тогда получил изрядный куш. С этого и началась ее дружба со Стефани. Стефани, которая была постарше, благородная и сердечная в противоположность своему безжалостному и холодному отцу, приняла осиротевшую Джилли под свое крыло и с тех пор искренне ее любила. Для Джилли, однако, ее дружба со Стефани носила более сложный характер: была тут и любовь, но в глубине ее души всегда жила ледяная ненависть к Стефани, а ближе к поверхности — зависть. Она завидовала ее деньгам, ее свободе, а теперь — и тому, какого мужа она себе отхватила.
« Грег». — Джилли поежилась. Совсем по-детски она механически повторила про себя то, что заставил ее вызубрить Грег, когда пришел к ней в палатку, в ту долгую ночь после исчезновения Стефани:
— Это был несчастный случай. Верно? Верно?!
— Да.
— Умница. Хорошенько это запомни.
— Это был несчастный случай.
— Не забудь об этом на следствии, крошка. И еще одна вещь.
