гостя под руку.
– Вот тапочки, пожалуйся, наденьте.
Он, от смущения не зная куда спрятать глаза, чтобы она не почувствовала страстное желание охватившее его при первом же звуке женского голоса, впервые за все это время прозвучавшего так близко от него, нагнулся, снял сапог и прошел в комнату. Она была тесно заставлена предметами из финского мебельного гарнитура. Покрытая белым лаком шикарная кровать, овальный стол, гнутые спинки стульев и кресел – все выглядело в этой комнатке с серыми обоями так странно, что напоминало запасник музея, а не квартиру.
– Не пугайтесь, – прозвучало за спиной, – я не могла не купить это великолепие, но вот ставить мебель некуда.
– Вот, вот, – недовольно проговорил Березняк,уже сидящий за столом, вплотную приставленном к кровати, – скачем тут, как через полосу препятствий. Прыгай ко мне, да не стесняйся, а то заплутаешь в наших дебрях.
Только усевшись рядом с прапорщиком, Зангиров окончательно пришел в себя.
– Поздравляю с праздником, – он достал из кармана французские духи, – в нашем магазине ничего детского нет, но я вот наткнулся на эту прелесть. Думаю, что сын не будет в обиде, если мама примет за него подарок? Примите от всей души.
Хозяйка ласково улыбнулась и протянула руку. Муса увидел тонкие, прозрачные пальцы с острыми золотистыми ноготками и с трудом поборол желание припасть к ним губами. Женщина, видимо, почувствовала его состояние. В ее глазах сверкнули искорки и она потянулась к нему.
– Зачем вы такой дорогой подарок купили? Они же стоят пятьдесят рублей. Все наши женщины любуются ими, но никто не решился купить. Дайте я вас поцелую. Вы первый из здешних офицеров увидели во мне женщину, а не боевую подругу, которой если что и можно подарить, так бутылку водки.
Она чуть коснулась губами его лба, и теплая волна прокатилась по спине Зангирова.
– Давайте выпьем, – Березняк поднял рюмку с водкой, – а то вы тут, я понял, до рассвета будете друг другу свою воспитанность показывать.
Муса выпил, но только протянул руку к тарелке, как что-то сильно ударило его в спину. Он в недоумении оглянулся. Из-под покрывала выглядывала детская ножка.
– Лешка во сне воюет, – поправил покрывало Березняк, – ты не обращай внимания. Мне по ночам приходится хуже. Он меня бъет прямо, – прапорщик весело хмыкнул, – ну.., одним словом, ниже пояса.
– То-то ты как остановишься, так руки там складываешь, – расхохоталась женщина. Вслед за ней рассмеялся прапорщик. Мусе стало легко и приятно. Вдруг он увидел перед собой ее тонкую ладонь.
– Оксана, – смех еще звенел в ее голосе, – Березняк нас не познакомил, хотя я знаю, что вас зовут Миша.
– Точнее – Муса, но вы можете звать меня, как хотите.
Зангиров наслаждался. Ему здесь нравилось все. Даже комната, в которой Березняки жили с двумя детьми, и та, скоро стала казаться лейтенанту райской обителью. Муса сам не заметил, как начал читать им любимые стихи. Оксана восторженно смотрела на гостя, а хозяин, блаженно улыбаясь, подливал ему и себе водку и подкладывал закуску.
– Эх, – посетовал Зангиров, – нам только гитары не хватает.
– А вы играете? – Оксана всплеснула своей дивной рукой.
Муса поймал ее и, как святыню, прижал к губам.
– Ради вас, наша фея, я могу даже сплясать.
– У ребят, в казарме, есть, – Березняк стал выбираться из-за стола.
– Оксанка, не давай гостю скучать. Я быстро, – и прапорщик убежал.
– Первый раз вижу настоящего мужчину, который за столом не говорит о службе.
– Трудно вам здесь?
– Сейчас уже привыкла. С ребятишками вожусь, вяжу, книги читаю, а так, – она грустно улыбнулась. – Города и нормальных людей вижу раз в году, когда мы едем в отпуск. Мы с Березняком еще в школе дружили. Я его из армии ждала. Через три дня после его возвращения свадьбу сыграли. А через неделю выяснилось, что нам негде жить. У его родителей – «завалюшка» из двух комнат. Мои – его до сих пор видеть не могут. Они считают, что он мне всю жизнь испортил. Мать хотела, чтобы я врачом была, а я, как она считает, по его вине, стала женой военного и даже не офицера. Одним словом, пошли мы к председателю нашего колхоза, а он руками разводит: ни работы у него нет, ни жилья. Сейчас-то я понимаю, что он все это говорил по наущению моих родителей, а тогда?.. Пожили мы немного у одной бабки и решили сюда подаваться. Командир сразу эту комнату выделил. Мечтаю об одном – денег подкопить, да домик у Черного моря купить. Пусть в деревушке какой-нибудь, от цивилизации подальше, я на все согласна, лишь бы свой. Мы оба от земли, нам бы участочек, соток шесть, жили бы припеваючи.
– Да-а, для хорошей жизни нужны хорошие деньги.
– Не умею я их делать. Вон, жена Соболева, которая в нашем магазине торгует. Раз в месяц с залежалым товаром проедет по аулам, потом не знает куда сотенные девать. Я ей как-то говорю: «Сгоришь, Валька, а у тебя трое детей.» «Я их не неволю, – отвечает, – сами платят, а ОБХСС в погранзоне нет.» Я бы так не могла. Хотя у здешних чабанов денег много, куда их в пустыне девать?..
– А вот и я, – Березняк за фанерной перегородкой с грохотом сбросил сапоги. В комнату вплыла гитара, потом появилось улыбающееся лицо прапорщика.
Сначала пел один Муса, но скоро ему стали подтягивать Березняк и Оксана.
– Мне так хорошо, – Зангиров решил немного передохнуть и отложил гитару, – как было только в Париже.
