— Мы благодарим вас, ваше величество, за великую милость, которую вы нам оказали, — сказал Николо Поло. — За время нашего отсутствия ваша страна стала еще более обширной и цветущей. Ваши ездовые и чиновники повсюду встречалинас с почетом.
Хубилай-хан слушал умело составленные речи венецианца с видимым удовольствием. Он перевел взгляд с Николо Поло на Марко, который стоял на полшага позади отца.
— Теперь поведайте мне, что вам наказывал ваш повелитель папа римский?
Пока Николо Поло передавал наказ папы, Марко имел время как следует разглядеть Хубилай-хана и все его окружение. Хотя отец и дядя ему уже много рассказывали о жизни при дворе могущественного повелителя, он все же был ошеломлен сказочным богатством дворцовых покоев и обычаями, царившими при дворе. Он даже всерьез спрашивал себя, не пригрезилось ли ему все это во сне?
Венецианцы достигли цели своего путешествия. Преодолев бесконечные трудности и бесчисленные опасности, они все-таки свершили то, что казалось неосуществимым. Марко Поло стоял перед императором Катая! Он видел, как чуть заметно двигались его черные, подведенные брови, видел на лице владыки владык морщины, идущие от носа к уголкам губ, следил за быстрым взглядом его узких, черных, раскосых глаз, которые то вспыхивали недоверием из-под полуприкрытых век, то утомленно погасали.
Осуществилась детская мечта Марко о богатой приключениями жизни в далеких странах. И все же в эту минуту юноша яснее, чем когда-либо, чувствовал, что стоит лишь в начале своего пути.
По тронному залу разгуливал лев, потом он улегся перед золотым троном, и великий хан играл гривой хищника, а придворные разных рангов — министры, военачальники, сановники, ученые — всерьез говорили о том, что у императора болит живот. Марко слышал слова отца, но мысли его в это время беспорядочно перескакивали с одного на другое. Князья и советники, окружавшие императора, с интересом следили за рассказом венецианца, стараясь разгадать на лице Хубилай-хана признаки удовольствия или неодобрения. Когда Матео возглавил процессию слуг, которые внесли в зал подарки папы и разложили их перед великим ханом, зал встрепенулся и послышались возгласы восхищения. Впрочем, это восхищение скорее было вызвано ростом Матео, чем самими подарками. Император на мгновение тоже задержал свой взгляд на великане. Потом он сказал, обращаясь к Николо Поло:
— Ваша верность и ваше усердие достойны похвалы. Вы заслужили награды. Я жалую вам золотые сосуды и праздничные одежды, расшитые золотом. Масло со святой могилы вашего бога я буду хранить с почетом. Если вы спросите меня, можно ли вам путешествовать по моей стране, я вам отвечу: «Поезжайте куда хотите, и тот, кто поднимет на вас руку, станет моим врагом». Вот какой я вам дам ответ. А что за юноша сопровождает вас? Я его не знаю.
— Это мой сын, покорный слуга вашего величества.
Император внимательно разглядывал Марко.
— Лицо вашего сына сияет, и в глазах у него огонь, — сказал Хубилай-хан. — Он будет пользоваться моим особым покровительством, и я возьму его в свою почетную свиту. — И, обращаясь к Сю Сяну, добавил — Ты слышал мои слова?
— Читать в человеческих сердцах — величайшее искусство, — ответил старый ученый. — Если ты не умеешь отличить настоящего бриллианта от поддельного, ты потеряешь только деньги, но если ты будешь доверять плохому человеку, ты можешь поплатиться за это жизнью. Привлеки к себе сердце сильного духом, и ты выиграешь сражение.
В САДУ ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРЦА
Императрица Джамбуи-хатун осталась на лето в Ханбалыке. Она была одной из четырех старших жен императора и оказывала большое влияние на государственные дела. В ее услужении было триста девушек. Льстивые придворные дамы пытались угадать малейшее ее желание, дрожали от страха, когда она гневалась, лили фальшивые слезы, когда ее лицо было печальным, и лицемерно восхваляли ее уже поблекшую красоту.
В ханбалыкском дворце, окруженном огромным парком, свита императрицы насчитывала десять тысяч человек. Парк этот был обнесен четырьмя рядами стен на таком расстоянии друг от друга, что стрела, выпущенная с одной стены, едва долетала до другой.
Колонны в императорском дворце, так же как и плитки пола, били мраморные, а стены больших и малых покоев украшали резные позолоченные драконы и роспись, изображающая воинов на поле сражения, либо птиц и диковинных зверей. Особенно поражал великолепием отделки карниз крыши, весь покрытый резьбой и позолотой. Дворцовые строения были обнесены дополнительной мраморной стеной. Большая пологая лестница с широкими ступенями, сверкавшими белизной на фойе зеленой травы, вела ко дворцу.
Сокровищницы Хубилай-хана и покои его жены находились на расстоянии брошенного камня от главного дворцового здания. Это был как бы отдельный тихий городок, и там, в уединении, император обычно занимался государственными делами.
Джамбуи-хатун ждала министра Ахмеда. Каждая встреча с ним напоминала ей юность, которую она провела на вольном воздухе в степи. Порой в ней пробуждалась тоска по жизни в палатках, ей снова хотелось скакать верхом на благородном коне, да так скакать, чтобы дух захватывало, и тогда она чувствовала себя в этом роскошном дворце более несчастной, чем нищенка в лачуге, только что бросившая в котел последнюю горсточку риса.
Императрица шла проворным, крупным шагом по парку. Ее лицо, густо покрытое румянами и пудрой, выглядело мертвым, казалось маской, а улыбка была деланной. Императрица томилась от безделья.
За ней по пятам безмолвно следовали четыре служанки.
День был мучительно жаркий, а ветер, казалось, дул прямо из ада. Джамбуи-хатун остановилась у бассейна и, погруженная в свои мысли, которые терялись где-то в тумане прошлого, глазами следила за игрой золотых рыбок. Рыбки собирались в тенистом углу бассейна, а потом вдруг, словно по какому-то негласному приказу, выплывали все разом на солнце, хватали тупыми ртами маленькие желтые листочки, первые вестники осени, и кружили, едва шевеля плавниками по прозрачной воде.
Вдруг по лицу Джамбуи-хатун пробежала настоящая улыбка. Размалеванная маска словно ожила, — императрица предалась воспоминаниям.
В далекие времена, в степи, к ней пришли свататься пять молодых героев. Но она прогнала их. Как дикая кошка, прыгала она в те годы по степной траве, носилась на огненном скакуне, стреляла из лука более метко, чем опытные охотники и воины. Когда трава была еще мокрой от росы и желтая земля липла к ступням, когда первые лучи солнца озаряли верхушки деревьев на далеких лесистых склонах, когда женщины мыли перед палатками горшки или шли с кувшинами по воду, когда мужчины с радостными кличами отправлялись на охоту, а вокруг, куда ни глянь, был простор и приволье, такие же бесконечные, как вечное голубое небо над головой, — она, охваченная какой-то смутной тоской, подняла руки и, высокая, стройная, гордая, пошла, покачиваясь, словно танцуя, по зеленому лугу.
— Глядите, вон идет Джамбуи, дочь Эсень-нойона…
Императрица присела на край бассейна и поглядела на свое отражение. Улыбка сбежала с ее лица и снова притаилась в уголках рта. Служанка, юная и гибкая, как лилия, подошла к ней плавным шагом и подала подушку.
— Убирайся прочь! — в бешенстве закричала императрица и ударила девушку по щеке. — Все, все убирайтесь!
Служанки скрылись за деревьями и стали ждать новых приказаний.
Джамбуи-хатун сидела недвижимо. Четыре ряда стен защищали парк от ветра. Верхушки высоких деревьев буйно раскачивались, а желто — зеленые стебли, гнущиеся под тяжестью распустившихся и уже тронутых увяданием цветов, едва колыхались. Осенняя бабочка покружилась над лужайкой и опустилась на рукав Джамбуи-хатун.
Там, за стенами, раскинулся город, там бушевала шумная, звенящая, смеющаяся и плачущая жизнь. Тонкие, ловкие руки искусных художников резали из дерева и слоновой кости фигурки богов, крестьян, девушек, диковинных зверей, ремесленники шлифовали драгоценные сосуды из яшмы и нефрита, чеканили
