Небо было безоблачным, но блеклым — его обесцветило яркое солнце.
Они устроились под развесистым деревом, которое давало большую тень.
Хозяйчик сразу же взялся за приготовление обеда. Он вынул курицу, выпотрошил ее и вымыл в прозрачной воде, а затем вырыл в земле ямку, разжег в ней костер и в самое пламя осторожно положил курицу, предварительно обмазав ее слоем глины толщиной в два пальца. А над костром вскоре уже кипел котелок с водой.
Припасы Хозяйчика были неистощимы. У Матео порой создавалось впечатление, что мешочки и торбы на спине мула наполнялись сами собой. Например, мешок с рисом, который вчера утром был уже почти пустым, сегодня снова оказался полным. Но, к счастью, на этот раз дело обошлось без жульничества. В деревне, через которую они проезжали утром, был больной. Хозяйчик наложил ему новые повязки, дал какие-то целебные травы и получил в награду рис.
Поэтому ничто не омрачило радости Матео, когда он увидел, как его товарищ сыпал рис в кипящую воду.
Когда костер прогорел, Хозяйчик выкатил глиняный ком из раскаленной золы, подождал, пока он немного остынет, и камнем расколол его. Перья прилипли к глине, и перед Матео предстала чистая, хорошо пропеченная курица. Начиненная луком и кореньями, она издавала необычайно аппетитный аромат. Хозяйчик положил дымящуюся курицу на платок и наполнил миски рисом; в кубки налил желтоватое рисовое вино.
— «Курица нищих» и «благоухающий снег», Хозяин, — сказал он с гордостью. — Ешьте на здоровье.
Матео принялся за еду. Он не скупился на слова, хваля кулинарное искусство Хозяйчика. Рисовое вино — «благоухающий снег» — развязал языки. Эта трапеза в тени дерева стала благодаря искусству Хозяйчика настоящим праздником. Все радовало: и белый платок на зеленой траве, и журчащий ручей, и две палочки в проворных руках Хозяйчика, который так ловко ими орудовал, что Матео, пользовавшийся ножом и деревянной ложкой, казался самому себе варваром. Матео все было по вкусу и нисколько не мешало, что «благоухающий снег», честно говоря, не имел никакого запаха.
Хозяйчик снова наполнил кубки вином, и они выпили. Мысли стали легкими, всплывали образы, осевшие на самое дно души, сами собой срывались с уст сокровенные вопросы.
— Кто ты, брат? — спросил Матео.
Его попутчик глядел на крестьянина, который, несмотря на полуденный зной, шел за плугом, и его глаза снова были полны таинственной печали. За полем, которое вспахивал крестьянин, виднелись глиняные, крытые тростником хижины маленькой деревеньки. Казалось, она стоит на острове, — со всех сторон ее обмывала водная гладь рисовых полей. Два буйвола тянули плуг. Их спины были грязно-серого цвета, как пересохшая земля.
Катаец вспомнил одно старинное сказание и подумал: «Крестьянин идет за плугом, а мы сидим в тени, словно поэты в императорском парке».
Вот какое сказание он вспомнил. Юноша нашел красную жемчужину величиной с вишню. Помещик захотел отнять у него эту жемчужину, потому что юноша нашел ее на его земле, но тогда юноша обернулся драконом. Из пасти дракона забила струя воды и вмиг затопила долину, превратив ее в озеро. Помещик утонул, а дракон помчался по ущельям. Догоняя его, потекла река, и дракон доплыл по ней до моря.
Солнце отражалось в серебристой чешуе дракона, а потом дракон ушел на дно. Но тихими летними ночами, в полнолуние, он выплывает то тут, то там…
— Когда-то у меня был кусок земли, — сказал, наконец, катаец в ответ на вопрос Матео. — Жена моя была трудолюбива и кротка, как котенок. У нас была дочка. Однажды помещик заявил: «Мне придется повысить арендную плату, сейчас тяжелые времена. Ты должен мне немедленно отдать все, что задолжал. Ты взял у меня пять четвериков риса». В тот год урожай был плохим из-за наводнения… Но помещик был добр. «Пришли мне твою дочь, тогда ты получишь отсрочку…»— пообещал он. Жена плакала…
Хозяйчик взял кубок с рисовым вином и опорожнил его. Глаза его были устремлены вдаль. Казалось, он рассказывает чужую историю.
— Помещик бил нашу дочку и заставлял ее делать самую тяжелую работу. Он запретил ей с нами разговаривать. Щеки ее впали, она бледнела и чахла с каждым днем. Когда наш цветок лотоса умер, я одолжил деньги на гроб. Нам не на что было купить белую одежду, но печаль наша была велика… У нас в хижине всегда было чисто прибрано. С утра до ночи мы работали на поле, и у нас почти не осталось долгов. Но вот однажды помещик пришел ко мне и сказал: «Враги напали на нашу страну. Ты должен идти воевать. Отправляйся в город и запишись там в отряд». Так я стал воином. Но войско наше было слабым, мы потерпели поражение. Когда мы отступали, я взял себе этого мула. Но я слишком поздно приехал домой. Хижину нашу разрушили, жену убили, а на полях паслись чужие кони.
Катаец умолк. В ветвях чирикали птицы. На белом платке лежали кости курицы. Матео и катаец сидели в тени и молчали. Ручей, казалось, тек уже не так быстро. Ястреб камнем упал на лужайку, схватил цыпленка и взвился со своей добычей в бледно-голубое небо.
— Все это было уже давно, — сказал катаец. — Теперь я странствую по стране. Люди смеются над моими соломенными шляпами. Одна из них моя, другую носила жена, когда работала рядом со мной в поле, а вот эта, маленькая, с нарисованными цветами — впрочем, их уже не видно, они стерлись, — эта шляпа принадлежала дочке. Но во всем есть свой порядок. Все имеет смысл. Курицу я украл у помещика. Я поеду с тобой в Ханбалык или еще куда-нибудь, мне все равно. В моих вещах спрятан наконечник копья.
Матео откашлялся и провел рукой по волосам.
— Поезжай со мной, — сказал он сдавленным голосом. — Я больше не буду называть тебя Хозяйчиком… Хорошо, что у тебя в вещах спрятан наконечник копья.
— Меня зовут Фань Гунн-ду, — сказал крестьянин.
ПОХИЩЕНИЕ
«Вот как я теперь живу», — думала Ашима. Ю звонко смеялась в саду. Пение птиц сливалось с кудахтаньем кур. Почему Ю не ходит на цыпочках? Ашима хотела было рассердиться, но вспышка гнева тут же прошла. Она не станет ругать Ю.
Шум утра мешал теперь Ашиме. Третий двор, куда выходили окна ее комнаты, был достаточно отдален от улицы, чтобы сюда не доносились голоса прохожих, крики разносчиков, грохот проезжающих повозок. Да что толку, ведь все равно птицы громко пели, куры кудахтали, а малейший шум, вплоть до шагов в саду, тревожил ее.
Молодой господин уже давно ушел из дому.
«Я собирался провести сегодня весь день дома, но министр Ахмед послал за мной, — сказал ей Марко перед уходом и, натянуто улыбнувшись, добавил — Прости меня, пожалуйста, Ашима». Торопливо простившись, он ушел.
Она все больше убеждалась, что была для него всего лишь чем-то вроде красивого камня, украшения, без которого легко можно обойтись.
Быть может, ей надо было сказать ему в ответ: «Почему вы извиняетесь передо мной? Я вас не понимаю, мессер Поло. Что может быть важнее ваших дел при дворе?» Потом она могла бы добавить: «Вы же знаете, я больше всего люблю быть одна».
Она придумала еще много других ответов, один другого удачнее, и все они были исполнены иронии. Ее тонкое лицо оживилось, и глаза заблестели из-под век, выточенных, казалось, из яшмы. Она взяла серебряное зеркало с красивой ручкой из слоновой кости и принялась его полировать. Разве она не хороша собой? Она поглядела на свое отражение. Листья плакучей ивы затрепетали от ветра и запели свою тихую песенку, и в такт ей тревожно заплясали тени веток.
Ю принесла чай. Она неслышно ступала по ковру, ее движения были грациозны, как у танцовщицы. Ашима отложила зеркало и отошла от окна.
— Ты такая веселая, — сказала она. — Ты всегда смеешься.
Девушка бросила быстрый взгляд на свою госпожу и даже вздрогнула от испуга. Неужели она чем-
