Было уже поздно. «Шестёрка» затормозила рядом, бок о бок, и сразу же распахнулись дверцы. В салоне оказался не один водитель.
— Стоять! Милиция!
Ковалёв и Николаев подскочили к «командирской» машине, а Петров, стоя около своей, направил пистолет на другую.
Моторы обеих «девяток» взревели одновременно. Николаев коротко взмахнул сжатым в руках автоматом. Металлический приклад вдребезги разнёс боковое стекло и воткнулся в подбородок водителя, завалив его на колени Джона.
Ковалёв успел обежать машину, распахнул переднюю пассажирскую дверцу и выволок ошалевшего главаря наружу. Джон сделал вялое защитное движение руками. Колено Ковалёва с ходу врезалось ему между ног, и он заорал удивлённо-испуганно, но тут же замолчал, когда на затылок опустилась рукоять пистолета, и потерял сознание.
«Чернявый» не оказал никакого сопротивления, и это ему немного помогло. Получив несколько тычков под ребра, он счёл за лучшее завалиться на асфальт, ошарашенно повторяя: «Все, все, ребята, тихо!»
Вторая «девятка» сорвалась с места, несмотря на предупреждение Петрова, но он и не рассчитывал на другое. Проводив машину сочувственным взглядом, Дима бросился помогать товарищам.
Перекрывая дорогу пытающейся удрать «девятке», из-за угла забора выполз просевший зелёный «Москвич», перевалил через поребрик и замер, клюнув носом. Двое оперов встали перед машиной, один предупредительно поднял автомат.
Водитель «девятки» вывернул руль вправо. Чиркнув бампером по бордюру, машина выскочила на тротуар и, не проехав трех метров, врезалась носом в куски бетонного поребрика, после чего замерла, надсадно взревев двигателем. Прежде чем смять грудью рулевое колесо, водитель успел подумать, что ещё утром здесь ничего не лежало, а потом острая боль волной прокатилась по его телу, и он потерял сознание, безвольно откинув голову на спинку кресла. Его пассажир при ударе потерял очки и оторопело пытался нащупать их между сиденьями. Его выволокли из салона и швырнули на асфальт. Закинув руки за голову и раскорячив ноги, чувствуя, как чьи-то неласковые руки прошлись по его спине, вокруг пояса и под мышками, он подумал о том, что так быть не должно, и почему-то вспомнил свою жену.
Все это заняло меньше минуты.
Подкравшись к «девяносто девятой» и притаившись в кустах шиповника, Доценко разглядел низкорослую фигуру Симанюка — своего коллеги из ОУРа. Жестами распределив роли, Доценко подобрался к водительской дверце.
В салоне машины играл магнитофон, выдавая звуки популярной много лет назад мелодии. Доценко достал удостоверение и поправил в кармане пистолет, твёрдо решив стрелять по колёсам, если водитель попытается скрыться. Глубоко вздохнул. Симанюк замер у правой дверцы, ожидая команды.
Начали! Ударив кулаком по стеклу, Доценко рявкнул: «Милиция! Выйти из машины!», после чего рванул ручку. Дверца была заперта, и Доценко уткнулся носом в тонированное стекло, пытаясь хоть что-то разглядеть.
В салоне произошло какое-то движение. Судя по всему, водитель лежал на разложенном переднем сиденье и теперь поднялся. Щёлкнула, занимая рабочее положение, спинка кресла. Магнитофон умолк, и стекло водительской дверцы до половины опустилось. Доценко увидел глаза седовласого мужчины. Особого испуга или каких-либо волнений, кроме досады из-за прерванного занятия, в них не читалось.
— Милиция! — Доценко сопроводил крик ударом кулака по крыше машины. — Выйди из машины, сука!
— Ну-ка, уходите, ребята, — послышался в ответ спокойный голос. — И прекратите свои провокации. Я депутат городского собрания!
В проёме между опущенным стеклом и рамой показалось удостоверение, крепко сжатое пожелтевшими от табака тонкими пальцами. Взгляд опера пробежался по ровным строчкам, удостоверяющим личность, полномочия и привилегии владельца, задержался на ровных печатях и зафиксировал знакомую фамилию: Филимончук. Директор местного ликеро-водочного завода. Депутат. Неприкосновенная личность.
Доценко длинно выругался и сплюнул. Растерянный Симанюк мялся у задней дверцы.
Снова заиграл магнитофон. Скользнув мимо двух замерших оперов, автомобиль выбрался на тропинку и поехал, набирая скорость, по пустырю, прочь от проспекта Ударников.
Продолжая ругаться, Доценко убрал свою «ксиву» в карман. Взметнувшийся у него в голове вихрь мыслей успокоился. Стрелять по колёсам он не стал. Так и не понявший ситуации Симанюк стоял с пистолетом в руке, вопросительно глядя на коллегу.
— Пошли. Вся операция коту под хвост, — пробормотал Доценко и, сунув руки в карманы брюк, побрёл к проспекту.
Вишнёвая «девяносто девятая», притормозив, выбралась с пустыря на параллельную улицу и рванулась от промзоны к освещённым жилым кварталам. Проехав пару перекрёстков, депутат Филимончук остановился и выпустил так и не отработавшего свой гонорар мальчика. Мальчик поплёлся обратно в свой «отстойник», а Филимончук, только теперь ощутив дрожь в коленях и усиленное биение сердца, направился в бар «Золотой невод», где можно было найти всё необходимое для снятия стресса: рюмку холодной водки, бутерброд с икрой и хорошего ласкового друга со странным именем Игоретто.
Задержанных доставили в 14-е отделение милиции. При проведённом в дежурной части досмотре у Джона был изъят портсигар с марихуаной, а у его телохранителя — нож с выкидным лезвием, явно подпадающий под категорию холодного оружия. Две пожилые женщины ожидали приёма у своего участкового инспектора, и после долгих уговоров их удалось привлечь в качестве понятых при составлении протоколов изъятия. Покончив с необходимыми бумагами, оперы отправились в кабинет Николаева, чтобы обсудить создавшееся положение.
Оно было безрадостным. «Клиент» и мальчик, единственные свидетели, были недосягаемы, и доказать теперь состав преступления в действиях задержанных не представлялось возможным. За исключением Джона и Чернявого, которые в какой-то степени должны получить своё. Вопрос только — в какой? За ношение нескольких граммов марихуаны и выкидного ножа в последнее время редко кого арестовывали, а на суде давали условные сроки, если дело вообще доходило до суда. Водителям обеих «девяток» вызвали «скорую помощь», и оба были госпитализированы: один — с переломом челюсти, другой — с травмами рёбер.
Николаев тоскливо составлял в уме рапорт, который придётся писать в ответ на жалобу побитого им водителя. В том, что жалоба поступит, он нисколько не сомневался, и, в принципе, ничего страшного в этом не было. На незаконные действия сотрудников теперь жаловался каждый второй. Составление «отписок» по приходящим жалобам в последнее время стало для Николаева такой же частью работы, как получение от начальства разносов за просроченные материалы или нерегулярная выплата зарплаты.
— Поторопились мы, — сказал кто-то из оперов. — Надо было подождать ещё минут пять хотя бы.
— А что толку? — возразил Петров. — По депутатской машине стрелять же не станешь. И стекла ему не разобьёшь, не говоря уж о морде. Вон в Московском районе постовые задержали какого-то надзирающего прокурора из областной прокуратуры. Он в сосиску пьяный по улице ползал. Рожа разбитая была — наверное, кто-нибудь из водителей его отоварил. Притащили в «дежурку», так он и там драку затеял. Они его в камеру посадили. У него с собой удостоверение было — все затёртое, фотография старая и на соплях держится. Дозвонились до его начальства. Те говорят: «Да, есть у нас такой, нажирается каждый день, но все никак уволить не можем». Через пару часов приехали, забрали его. Вроде бы все нормально. А прокурор этот потом заявил, что его менты избили и обобрали. Прокуратура начала проверку. Оказывается, в камеру его помещать нельзя было. В результате двум постовым — участковому и дежурному — объявили выговорешники, а начальнику отдела — неполное служебное соответствие. Так и здесь. — Петров вздохнул. — Сейчас у нас в перспективе два уголовных дела. Не самый плохой вариант по нынешним временам. Цыгану, с учётом его прошлых боевых заслуг, по идее, должны что-нибудь дать. А притащи мы сюда депутата, так и этих бы двух дел не было. Он бы и себя, и всех остальных уродов за компанию вытащил бы.
— Ладно, — перебил Симанюк. — С этим понятно. А двух пострадавших как спишем? Наверняка ведь пожалуются.
— Проводили задержание по поступившей оперативной информации, — не раздумывая, ответил
