к тому, что так хотел сделать, но не сделал Гога. Какая разница?
Ждать пришлось долго. Только около половины десятого из-за поворота на большой скорости вывернула красная «семёрка», пролетела по пустынной улице и, в нарушение всех правил, остановилась у тротуара встречного ряда, рядом с отшатнувшимся Юрьевым. В открытое боковое окно выглядывала улыбающаяся физиономия Толстого.
— Принёс? — На подлокотник легла пухлая рука с массивными золотыми часами.
Игорь молча протянул конверт, который тут же небрежно лёг на пустое пассажирское сиденье.
— Я не пересчитываю. — Вова улыбнулся ещё шире и включил скорость.
Вопрос о расписке и паспорте замер у Игоря в горле. Он посмотрел вслед удаляющейся машине, чисто механически отметил отсутствие номерного знака между задними фарами и побрёл домой.
Свернув с Беговой улицы, Вова пролетел пару кварталов и был остановлен нарядом ГАИ. Первой его мыслью было попытаться удрать, второй — выбросить конверт с деньгами. Но застывший у обочины патрульный «форд» и короткоствольный автомат на плече сержанта подсказали здравую мысль о том, что лучше не рисковать и подождать дальнейшего развития событий.
Выбор оказался верным. Уставшего после бессонной ночи сержанта и его коллегу интересовали превышение скорости, езда без номерных знаков и наличие в машине оружия и наркотиков. Выслушав сбивчивые объяснения Вовы и убедившись, что машиной управляет владелец, а снятые номера лежат на полочке за задним сиденьем, сержант выписал штраф, после чего чисто символически осмотрел салон. По поводу конверта с деньгами, брошенного на пустое сиденье, никаких вопросов у него не возникло, и Вова отправился дальше, по своим делам.
Встретившись вечером с Аллой Сергеевной, Вова вручил ей пятьсот долларов и сводил в модный «бандитский» ресторан, где безголосая, но длинноногая молодая певица душевно исполняла блатные романсы, а еду готовили из свежих продуктов и подавали на чистой посуде. Приятную программу вечера нарушило только появление омоновцев, которые неожиданно ввалились в зал и устроили повальный обыск. Мужчин выстроили вдоль стен с поднятыми руками, женщин заставили вывалить на стол содержимое сумочек. Омоновцы работали быстро, привычно и вскоре ушли, забрав с собой несколько человек. Ещё двое или трое посетителей этого заведения, получившие удары дубинками и прикладами автоматов, самостоятельно отправились зализывать раны и развлекаться в других местах.
Оскорблённый Вова значительно превысил свою обычную дозу алкоголя. Алла Сергеевна была полна новых впечатлений и радостно смеялась даже тогда, когда демонстрировала небритому омоновцу свою косметичку.
После ресторана Вова отвёз Аллу к себе домой и без лишних разговоров завалил на широкую кровать. Засыпая, все ещё пьяный и утомлённый проделанными упражнениями, Вова подумал, что выполненная работа получила достойную оплату, и удовлетворённо отметил, что бывшая учительница кое в чём даже превосходит его знаменитую одноклассницу.
Поздно вечером в понедельник произошёл очередной квартирный грабёж, схожий по «почерку» и приметам преступников с совершенными ранее. Начальство в очередной раз потребовало активизировать усилия по выявлению опасной группы, имеющей особое пристрастие к Правобережному району, и с самого утра Ковалёв и Петров подключились к этому делу.
К полудню явились потерпевшие — молодые супруги, домохозяйка и преуспевающий владелец риэлтерской фирмы. Ночью их уже успели допросить дежурный дознаватель и оперативник из местного отделения. Новая беседа, занявшая почти два часа, ничего существенного не принесла, за исключением незначительных уточнений в приметах злодеев.
В 13.40 в дежурной части 15-го отделения милиции раздался телефонный звонок. Оперативный дежурный, занятый оформлением доставленных патрульной машиной пьяниц, снял трубку только после восьмого гудка. Звонила женщина. Откровенно пьяным голосом она сообщила, что её бывший сожитель вломился в квартиру, перебил особо ценную посуду, а теперь сидит на кухне и пьёт водку, не желая уходить. Вздохнув, капитан записал в журнал данные заявительницы и вызвал участкового инспектора.
— Михалыч! Заявочка поступила. Набережная Красной речки, дом пятьдесят восемь, квартира тринадцать. Кваскова Елена Павловна. Бывший сожитель хулиганит.
Майор, отработавший на своём участке несколько лет, сдвинул на затылок потрёпанную фуражку и выругался.
— Опять Мишка Злотов буянит, е… её ненаглядный! Сначала пьют вместе, а потом начинают разборки устраивать. Он же, блин, только вышел месяц назад, полгода по двести восемнадцатой отсидел. Помнишь, его тогда с дубинкой-телескопом[8] прихватили? И опять за старое! Есть машина?
Дежурный развёл руками.
— Извини, Михалыч, начальник в РУВД уехал.
— А-а, хрен с вами, сам доберусь.
Отделение располагалось на набережной, и капитан радостно поддержал.
— Конечно, тут всего-то две остановки на автобусе, да и пешком минут десять. Туда придёшь — отзвонись. Если будешь задерживать — я ГЗ подошлю, они помогут довезти.
— Ага, подошлёшь. Да я быстрее его сам дотащу!
Прицепив на пояс дубинку и зажав под мышкой папку с дежурным набором (всевозможные бланки, чистая бумага и резиновые перчатки на случай «общения» с трупами), майор вышел на улицу и отправился исполнять заявку. Нужный автобус ушёл перед самым носом, и, закурив «беломорину», участковый двинулся пешком.
Пятьдесят восьмой дом стоял прямо на набережной, но входные двери располагались со двора. Подходя к нужному подъезду, майор машинально обратил внимание на потрёпанный жёлтый «рафик», кособоко застывший перед тротуаром. На боках были намалёваны тусклые красные полосы, окна изнутри закрывали шторы, а тронутые ржавчиной номера вроде бы были государственными, хотя кто сейчас разберёт, какие номера частные, а какие нет? Задняя дверца была поднята вверх, и два крепких молодых парня выгружали на асфальт разнокалиберные коробки и сумки. Присмотревшись к одной из коробок, участковый разобрал надпись: «Ксерокс». Ещё года три назад он обязательно проверил бы у них документы и принадлежность груза, но сейчас прошёл мимо и стал подниматься к нужной квартире. В одиночку много не навоюешь. Если эти пошлют куда подальше, ты им и ответить-то толком не сможешь. Подмогу не вызвать, оружие можно будет применить, только когда они тебя убивать начнут, а резиновая дубинка в его годы — игрушка против двух здоровых лбов. Точнее, против трех: за рулём «рафика» сидел ещё один детина, стриженный наголо, в тёмных очках.
На каждом этаже располагались по три квартиры. Перед тем, как позвонить в тринадцатую, участковый расстегнул клапан кобуры, продетой на брючный ремень, под кителем. Оглянулся на дверь оставшейся за спиной пятнадцатой квартиры. Неровно выкрашенная розовой краской, с оторванными ручками и многочисленными заплатами вместо выломанных замков, дверь полностью соответствовала как внешнему, так и внутреннему облику своего хозяина — вора и алкоголика Стаса Земцова. В своё время, года три- четыре назад, он доставлял немало хлопот, но в последние месяцы, измученный циррозом и нажитым в зонах туберкулёзом, стал затихать и все реже попадался майору во всяких злачных местах. «Надо будет как-нибудь побеседовать с ним», — решил участковый, нажимая кнопку звонка тринадцатой квартиры.
Разбор скандала занял всего несколько минут. Мишка Злотов успокаиваться не хотел, совсем наоборот, он рвался погулять и покуражиться и, важно восседая за колченогим столом с двумя бутылками «красной шапочки», громко, визгливо начал «качать права». Успокоив Злотова несколькими ударами дубинки, майор сцепил ему руки «браслетами» и поволок на лестницу. Ревущая Кваскова, сотрясаясь всем своим необъятным рыхлым телом и придерживая на груди нестираный халат, изливала жалобы на своего бывшего сожителя и одновременно просила никуда его не забирать.
— Ну да, буду я к тебе каждые полчаса бегать, хахаля твоего успокаивать, — со злостью проговорил участковый, выпроваживая Мишку в коридор.
Оказавшись на лестничной площадке, притихший было Злотов вдруг упёрся каблуками в пол и вывалил на подругу целое ведро ругательств и угроз, самой безобидной из которых было обещание совершить половой акт в извращённой форме. Кваскова замолчала. Или испугалась угроз Мишки, или, давно отвыкшая от знаков мужского внимания, восприняла его слова как комплимент и обрадовалась.
