мерзкую плоскую головку над чёрным колодцем моей души, и я посылаю молитву за молитвой туда, к… Яне, словно не сидит она рука об руку со мной в этом пожирающем пространство механическом чудовище, а, отторгнутая от меня, царит в запредельных высотах, по ту сторону звезд, подобно богине… подобно матери в недосягаемом небе…
Но вдруг я перестаю чувствовать собственное тело: впереди повозка, груженная огромными бревнами! И два автомобиля! Не могут разъехаться на узком шоссе, а мы… Проклятье, мы летим навстречу со скоростью сто шестьдесят километров! Тормозить?.. Поздно! Выхода нет: слева — скала, справа — бездна!
Шофёр — как каменный. Но что это? Увеличивает скорость до ста восьмидесяти… Проскочить слева? Какое там, две машины и повозка перекрывают шоссе практически целиком. Едва заметный поворот руля… вправо! Сумасшедший, там же бездна! Впрочем, уж лучше низвергнуться в бездну, чем кровавым месивом висеть на бревнах повозки! Всё — правая половина авто свободно парит над пропастью… На дне пенится между скал бурный поток… «Приближались к богине женской, левой половиной своего тела», — почему-то вспоминаю я. На двух левых колесах мы проносимся мимо повозки по едва ли в метр шириной свободному участку шоссе: страшная скорость удерживает лимузин от падения…
Неужели пронесло?! Оборачиваюсь: автомобильный тромб уменьшается на глазах, вот его уже почти не видно… «Джон Роджер» по-прежнему неподвижен, словно всё случившееся не имеет к нему никакого отношения. «Нет, так вести машину может только дьявол, — говорю я себе, — или… или оживший труп». И вновь свистят, проносясь мимо подобно серпам, метровой толщины клёны…
Липотин засмеялся:
— Ничего не скажешь, лихо! Не замри сила земного притяжения на секунду с открытым ртом, и…
Медленно, покалывая тысячью иголочек, оттаивала кровь в затёкших, парализованных ужасом членах. Думаю, лицо моё было слегка перекошено, когда я отозвался:
— Пожалуй, даже слишком для такой вполне ординарной костяной конструкции, как моя.
Несмотря на то что маршрут поездки пролегал через совершенно реальную местность и за окном мелькали хорошо мне известные с детства пейзажи, всё равно мучительное сомнение в подлинности моих спутников вновь стало закрадываться мне в душу. Как я себя ни уговаривал, ни доказывал всю абсурдность такого недоверия, ничего не помогло — даже Яна не стала исключением для моей подозрительности: та, что сидит рядом со мной, действительно ли она человек из плоти и крови? А вдруг это призрак из давным-давно канувшего в Лету мира?..
Губы княгини насмешливо дрогнули:
— Испугались?
Я подыскивал слова. От меня не ускользнуло, что с самого начала, едва мы с Яной сели в роскошный салон «линкольна», Асайя Шотокалунгина с выражением странной озабоченности, да что там — почти страха следила за моей невестой. Это уже что-то новое! Меня так и подмывало проверить правильность моих впечатлений, и я, точно так же, одними губами, усмехнувшись, пустил пробный шар:
— Да нет как будто, я и сообразить-то ничего толком не успел! А вообще подобные эмоции, должно быть, заразительны. Насколько могу судить, вы сами чувствуете себя в некотором роде не в своей тарелке, хотя и стараетесь не подавать виду.
Княгиня заметно вздрогнула. Грохочущее эхо туннеля заглушило её ответ. Вместо неё крикнул Липотин:
— Вот уж не думал, что вы, господа, вместо того чтобы наслаждаться этим сказочным полетом, будете спорить, кто из вас больше, а кто меньше боится смерти! Впрочем, какие могут быть страхи, если я с вами! Уход и появление на сцене жизни представителей нашего рода были всегда незаметными, начисто лишенными какого-либо драматизма. Это у нас наследственное!
Помедлив немного, Яна совсем тихо сказала:
— Чего бояться тому, кто идёт своим путем? Страх — это удел тех, кто пытается обмануть судьбу.
Княгиня молчала. По её застывшему в усмешке лицу пробегали быстрые, как молнии, тени, отражения лишь мне одному понятной внутренней бури. Потом она легонько коснулась плеча шофера:
— Долго мы ещё будем тащиться, Роджер?
Теперь вздрогнул я: шофера зовут Роджер?! Какое зловещее совпадение!
Труп за рулем едва заметно кивнул. Мотор уже не ревёт, а поёт. Стрелка спидометра снова прыгает на отметку «180» и, дернувшись пару раз, застывает чуть дальше, как приклеенная. Я смотрел на Яну, и мне хотелось умереть в её объятиях.
Каким образом мы за считанные минуты целыми и невредимыми проехали по почти отвесному, невероятно ухабистому подъёму к руинам Эльзбетштейна, навсегда останется для меня загадкой. Допустимо только одно-единственное объяснение: мы просто взлетели. Сумасшедший разгон и фантастически совершенная конструкция лимузина сделали чудо возможным. Во всяком случае, до нас там, наверху, автомобилей ещё не бывало.
Рабочие, опершись на лопаты и заступы, уставились на нас как на привидения, хотя сами, насквозь мокрые, окутанные белыми клубами пара, на зыбком фоне бьющих в небо гейзеров больше походили на живописную компанию гномов, чем на обычных землекопов. Притихшие, осматривали мы древние, поросшие мхом развалины; замковый парк и то искусство, с которым он был разбит, сразу бросались в глаза: отсюда, сквозь буйные заросли кустов, можно было любоваться чудесной панорамой долины с самых неожиданных ракурсов. Странный, почти романтический контраст: пышные, разросшиеся цветочные клумбы — и эти полуразрушенные стены! То и дело в зелени деревьев возникали замшелые статуи — кажется, блуждаешь в заколдованном парке какой-то капризной феи, которая обратила в камень своих провинившихся слуг и расставила их здесь, безголовых и безруких, в назидание потомкам. Идёшь дальше — и вдруг сквозь пролом в стене блеснёт далеко внизу серебряный пенящийся поток…
— Кто же поддерживает такой очаровательный беспорядок?
Этот вполне естественный вопрос, заданный кем-то из нас, повисает в недоуменном молчании.
— Разве не вы, Липотин, рассказывали нам о какой-то легенде, о хозяйке замка по имени Элизабет, которая пригубила здесь воду жизни?.. Так, кажется?..
— Да, да, кто-то однажды рассказывал мне нечто в этом роде, путаное и бессвязное, — небрежно отмахнулся Липотин, — но восстановить в памяти этот сумбур мне вряд ли удастся. Сегодня эта легенда случайно пришла мне на ум, и я в шутку, чтобы развлечь вас, упомянул о ней.
— Да, но можно спросить кого-нибудь из рабочих! — заметила княгиня.
— А это мысль!
И мы двинулись, не торопясь, по направлению к замковому двору.
Липотин достал слоновой кости портсигар, открыл его и протянул одному из рабочих.
— А кому, собственно, принадлежат эти развалины?
— Никому.
— Но ведь какой-то владелец у них должен быть!
— Никого нет. Да вы спросите у старого садовника! — буркнул землекоп и принялся так тщательно чистить щепкой свою лопату, как будто это был хирургический инструмент. Остальные, перемигнувшись, засмеялись.
Какой-то молодой парень жадно посмотрел на сигареты и, когда Липотин с готовностью протянул портсигар, пояснил:
— У него не все дома. У старика. Здесь он, похоже, за кастеляна, но ему никто за это не платит. У него не все дома. А вообще он только и делает, что копается в земле, наверное, садовник или что-то вроде того. Как будто не отсюда, чудной какой-то. Ему уже наверняка лет сто. Совсем дряхлый. Ещё мой дед пробовал с ним говорить. Никто не знает, откуда он пришел. Спросите его сами.
Словесный поток землекопа внезапно иссяк; кирки снова вонзились в землю, заработали лопаты, прокладывая водосток. Ни слова больше, нельзя было добиться от этих людей.
Мы направились к главной башне, Липотин выступал в роли проводника. Полусгнившая, обитая ржавыми коваными полосами дверь… Когда мы попытались её открыть, она отозвалась пронзительным криком, как зверь, которого внезапно вспугнули во сне. Гнилая, заплесневелая дубовая лестница — видно, когда-то её украшала искусная резьба, — вела наверх, в темноту, нарезанную падавшими из узких бойниц косыми лучами света на равные дольки.
