— Ох, ты поосторожнее, Максим. Не стоит пускать его к Ленке. У нее бздык по части розочек. Их же еще ее мама сажала. О, опять полез…
Неугомонный Васька решил попытать счастья еще разочек, но теперь уже не с тыла, а в лоб. В результате Лена была атакована, облизана и обслюнявлена. Она молча боролась с любвеобильным спаниелем, когда прямо над ее головой раздался насмешливый рокочущий смешок:
— Какие люди без охраны! Неужели сама Елена Синельникова, звезда голубых экранов?
Предательница Тимошкина немедленно пошла на попятный.
— Ой, побегу. Еще столько дел сегодня. Ленк, я позвоню? Макс, я СТРАШНО рада встрече. Лен, мы поговорим, ладно?
— О, да! МЫ — поговорим.
Тимошкину как ветром сдуло, а несчастная, красная, растрепанная, злая как оса Лена Синельникова осталась наедине с Максом Сухомлиновым — и наверняка со всем окружающим народонаселением: жизнь престижного поселка Кулебякино была не слишком богата на яркие события и бурные страсти.
Можно было не сомневаться, что сестры Серафима и Аглая, Василий Семеныч и Лизка Монастырюк уже заняли места в бельэтаже. Впрочем, сейчас Лене было на это наплевать, потому что перед ней стояли двести процентов абсолютного самца и нахально ухмылялись сногсшибательно сексуальной улыбкой.
— Вообще-то я уже неделю этого жду.
— Чего еще?
— Ну, когда ты прекратишь прятаться и мы с тобой станем добрыми соседями.
С этими словами он протянул ей руку, но Лена даже и не подумала ответить на рукопожатие. Учитывая ее нынешнее состояние, это было бы небезопасно.
— Мы с тобой, Максим, и так соседи, а насчет добрых… Так я попрошу вас, Максим Георгиевич, собаку держать на привязи — или заняться забором. У меня здесь розы.
Макс вздернул соболиную бровь, и в глазах у него заплясали чертики.
— О! Забор? То есть ты предлагаешь сделать его нашим родовым проклятием? Второе поколение Сухомлиновых-Синельниковых ссорится из-за забора, вражда перерастает в кровную, гремят выстрелы, и вот уже кровавая вендетта не щадит ни мужей, ни жен… Кстати, а мужья у нас есть?
— Не твое дело.
— Значит, нет. Это хорошо.
— Почему это?
— Нет, для тебя-то плохо…
— Знаешь что, Сухомлинов!..
— Хорошо, что жертв меньше. Вендетта такое дело… А дети?
— А у тебя?
— Приезжая в чужой город, не забудь погладить по голове встреченного ребенка — вдруг твой?
— Пошляк!
— Синельникова, на твоем месте я бы заволновался, узнав, что твой сосед, нормальный такой мужчина тридцати шести лет, за все это время не имел ни одной половой связи с женщиной. Это означало бы две… пардон, три вещи. Либо он голубой, либо опасный маньяк, либо…
— Что?
— Импотент.
— Полностью согласна. Кстати, а за какое это «все» время?
Ох, зачем она задала этот вопрос! Глаза Макса Сухомлинова превратились в бездонные пропасти греха и пламени, а низкий голос сгустился до обволакивающего рокота:
— За все время, которое прошло с той самой ночи, когда меня лишила невинности одна юная девственница. Как сейчас помню, был тоже июль, и стало быть, у нас с тобой, Синельникова, юбилей…
Она едва стояла на ногах, но если не ответить сейчас — тогда только повеситься. Поэтому Лена Синельникова подняла голову — и спокойные серые глаза сверкнули сталью боевого клинка.
— Да, Максим. У нас юбилей. Двадцать лет, три дня, четырнадцать часов и несколько минут раздельной жизни в мире и согласии.
Ей нелегко дались эти слова, но она их выговорила, не замечая того, что в беспамятстве сжимает рукой шипастый стебель шиповника. Сейчас было не до боли от какой-то занозы…
— И еще. Насчет вендетты. Соседи действительно не должны ссориться, но так уж получилось, Максим Георгиевич. Вы — Сухомлинов, я — Синельникова. Давайте постараемся не дать нашим будущим детям повода для вражды.
Максим нахмурился, и в глазах его промелькнули боль и ярость — Лена даже вздрогнула при виде этой мгновенной вспышки. А потом он просто перегнулся через живую изгородь и крепко взял ее за запястье.
Сказку про Морозко все помнят? Когда тамошняя героиня притронулась к волшебному посоху, немедленно замерзла. Так вот, Елена Синельникова от прикосновения Максима Сухомлинова немедленно расплавилась. И сумела только прохрипеть, как будто он держал ее не за запястье, а за горло:
— Пус… ти… немед… ленно…
— Стой спокойно.
— Ты… чего…
— У тебя кровь идет. До чего ж ты, Синельникова, вредная! Сама голыми руками розы свои повыдирала, а сваливаешь на несчастного, безобидного пса… Фу, придурок! Брось сейчас же! Васька!!! Не смей!
Спаниель Васька вытащил грязный нос из довольно уже глубокой ямы, которую он все это время самозабвенно рыл позади Лены, прямо на клумбе с физалисом. Физалис был импортный, лично Леной привезенный из Испании три года назад. Вдали от родины приживаться он никак не хотел, и только в этом сезоне соизволил дать пару бутончиков…
Васька недоуменно посмотрел на людей, не дающих ему докопаться до мыши, которая там, внизу, точно есть. Должна быть. Ну, скорее всего… И чем так расстроена эта прекрасная тетка? Немедленно утешить! Показать всю силу своей любви! Ничего, тетка, не гор-рюй, мышь я обязательно выкопаю!..
И вот, в довершение всех бед, на Лену Синельникову с истошным и счастливым тявканьем опять напрыгнул этот ненормальный пес, только теперь он был еще и грязен, как выдернутая из грядки морковка, и потому льняному сарафану от Сони Рикель пришел конец. Лена взвыла и выдернула свою окровавленную руку у Макса, после чего выпалила:
— Держись от меня подальше вместе со своим псом, понял?! А ты не смей копать мои клумбы, придурок! И вообще, если ты не прекратишь, Сухомлинов, я обращусь в милицию.
— Это к Пашке, что ли?
— Для начала к Павлу Сергеевичу, а потом…
— Кстати, мысль насчет наших будущих детей мне понравилась. Когда начнем?
— Что?! Ах ты… Учти, Сухомлинов, я буду очень внимательно следить за тобой!
— О, не сомневаюсь. Ты же уже неделю тренируешься. Кстати, а чего ты глаза портишь, сквозь занавеску смотришь? Мне-то тебя видно прекрасно, а вот от тебя некоторые детали могут ускользнуть. Например, в ближайшие дни я собираюсь загорать без трусов…
Лена в исступлении замахнулась на него окровавленным кулачком, не в силах быстро подыскать достойный ответ, и тогда произошло удивительное: Макс Сухомлинов произвел некоторое… мерцающее движение — и оказался по ее сторону живой изгороди, прямо перед ней. В следующее мгновение он уже сжимал ее запястье, а еще через долю секунды ловко вывернул ей руку назад, ухитрившись при этом не только обезопасить себя от удара, но и прижать Ленку Синельникову к себе, прихватив ее за задницу.
Темным огнем полыхнули перед ней глаза Макса, и на своем лице она почувствовала его теплое дыхание. Немыслимые губы изогнулись в ехиднейшей в мире усмешке. Расстояние между их лицами неумолимо уменьшалось, и Лена с ужасом понимала, что противостоять этому проклятущему Сухомлинову она не может, в особенности учитывая, что он держит ее за попу, а его бедра прижимаются к ее животу так тесно, что никакого воображения не требуется, чтобы понять, КАК он возбужден…
Через мгновение они целовались. Бурно, неудержимо, почти зло, выкладываясь без остатка, превращая прелюдию любви непосредственно в любовный акт. Выпивали дыхание друг друга, овладевали
