Параллельно шла лихорадочная подготовка страны и населения к борьбе не на жизнь, а на смерть. На южном и восточном берегах острова была создана «оборонная зона» в 20 миль глубиной, сильно укрепленная и снабженная большим количеством надежных убежищ. Большинство жителей из этой зоны эвакуировалось. Их место заняли войска и отряды самообороны. В Дувре были установлены тяжелые батареи, способные перекрывать пролив. Крупные морские силы были сосредоточены на близких подступах к районам возможного вторжения. Авиация дежурила днем и ночью, готовая по первому зову броситься в бой. В водах Ла-Манша на подходах к Англии были расставлены минные поля. Школьники из городов южной Англии вывозились на север. Повсюду вызывались добровольцы для постройки укреплений. Домашние хозяйки жертвовали чашки, сковородки, кастрюли и т.п. из алюминия, крайне необходимого для производства самолетов. Строители отказывались от употребления железа и стали ради увеличения выпуска оружия. В Лондоне и провинции спешно создавались тысячи общественных и частных бомбоубежищ. В небе над городами висели тысячи заградительных аэростатов. В каждом местечке несли охрану отряды самообороны. Оружейные и авиационные заводы работали круглые сутки. Газеты, радио, церковь, кино звали всех и каждого к отражению опасности и напоминали о патриотических подвигах прошлых поколений. Были организованы так называемые колонны молчания, которые вели борьбу с пораженчеством. Шла борьба с группами английских фашистов, и большая часть их лидеров (Мосли, адмирал Домвил и др.) была арестована. Все это вместе взятое и многое иное рождало среди широчайших масс населения подъем, напряжение, сосредоточенность, целеустремленность, которые не часто встречаются в истории. Все были глубоко проникнуты одной мыслью, одним чувством, одним стремлением — дать жестокий отпор грозному врагу и устоять, во что бы то ни стало устоять!
Со второй половины июля немцы начали сосредоточивать корабли, самоходные баржи, моторные катера в бельгийских и французских портах по ту сторону Ла-Манша. Одновременно они установили в районе Кале тяжелые батареи, способные бросать снаряды на английский берег. В различных городах северной Франции стали концентрироваться крупные германские силы. Английская воздушная разведка систематически регистрировала все эти факты. Опасность вторжения явно увеличивалась. Напряжение в стране все больше росло. Британское правительство принимало меры для ослабления германской угрозы: почти ежедневно английская авиация бомбила суда, которые немцы сосредоточивали в северных портах Франции лихорадочно тренировало отряды самообороны, численность которых перевалила уже за миллион человек; в меру возможности правительство совершенствовало вооружение регулярной армии и особенное внимание уделяло ускорению производства самолетов, санкционируя все крутые меры, которые с этой целью принимал министр авиастроения лорд Бивербрук.
И все-таки полной уверенности в невозможности вторжения не было. Не было ни у членов правительства, ни у рядовых англичан.
Помню, как-то в эти дни я был в парламенте и спросил встретившегося мне в кулуарах лейбориста Гринвуда, бывшего в кабинете Черчилля министром без портфеля, что он думает о вероятности вторжения. Ответ Гринвуда был очень характерен:
— Вероятность? Нет! Возможность? Да! Однако при всяких условиях мы будем драться до конца!
Несколько минут спустя я столкнулся там же с Уолтером Эллиотом, многократным министром в прошлых консервативных правительствах, моим старым знакомым. Я задал Эллиоту тот же вопрос.
— Вторжение возможно, — ответил Эллиот, — но оно несомненно провалится.
Мое мнение в то время во многом совпадало с мнением Эллиота. Я допускал, что немцы сделают попытку высадиться в Англии с моря и с воздуха, допускал, что на известный срок им удастся захватить тот или иной кусок страны, но считал исключенным, что они смогут здесь прочно удержаться, а тем более завоевать все острова. В частности, я считался с возможностью временного появления немцев в Лондоне или по крайней мере в некоторых частях Лондона. Именно поэтому в те дни я даже запросил Москву, как мне держаться в случае, если немцы оккупируют тот район Лондона, в котором находится наше посольство, и получил от НКИД необходимые указания.
В сильнейшем напряжении, в крайней тревоге, в каждодневном ожидании нашествия врага Англия провела три месяца — июль, август, сентябрь — и только после осеннего равноденствия, когда в Ла-Манше начались обычные бури, и правительство, и широкие массы стали постепенно успокаиваться. Для всех стало ясно, что опасность германского вторжения, по крайней мере на этот год, миновала.
Сейчас, много лет спустя, невольно хочется получить убедительный ответ на вопрос, почему так произошло? Почему немцы не рискнули атаковать Британские острова?
Историки, политики и публицисты, изучавшие в послевоенные годы данную проблему, так и не смогли прийти к единому мнению о причинах, вынудивших Гитлера отказаться от заманчивой цели. Отчасти это объясняется политическими и национальными различиями между ними. Однако, суммируя все высказанные по данному поводу мысли и соображения, концепции и теории, а также вспоминая все то, что мне самому приходилось видеть и слышать в 1940 г., я склонен прийти к следующему выводу.
Несомненно, что сразу после падения Франции Гитлер всемерно стремился к скорейшей ликвидации войны с Англией. Если бы ему это удалось, он имел бы свободные руки для действий в других направлениях, прежде всего против СССР. Кроме того, выход Англии из войны при соотношении сил, существовавшем летом 1940 г., означал бы окончательную гегемонию Германии на Европейском континенте (не считая Советского Союза) со всеми его людскими, индустриальными и естественными ресурсами, которые могли бы быть поставлены на службу укреплению германского могущества. Это было бы решающим шагом на пути к созданию мирового господства гитлеризма. Временно оставленная в покое Англия скоро почувствовала бы на себе тяжелую руку фюрера.
Но как закончить войну с Англией?
Гитлер, разумеется, предпочитал сделать это, заключив мир, выгодный для Германии. Есть много свидетельств, говорящих о том, что он ждал изъявления Англией покорности не позже как через три недели после капитуляции Франции, т.е. примерно к середине июля. Когда этого не случилось, он заявил 21 июля своим начальникам штабов, что, поскольку Англия, рассчитывая на помощь США и надеясь в дальнейшем на изменение характера германо-советских отношений, не хочет признать себя побежденной, в порядок дня ставится осуществление плана «Морской лев», над которым немецкие военные штабы работали с самого начала войны. Выполнение данного плана требует переброски на Британские острова 40 дивизий и обеспечения их регулярного пополнения и снабжения.
Тогда, таким образом, план «Морской лев» из кабинетного творения превратился в срочное оперативное задание, постепенно стали обнаруживаться огромные трудности в его осуществлении. Англия безусловно господствовала на море, а германский военный флот, всегда далеко уступавший британскому, был еще сильно ослаблен во время норвежской операции, потеряв около трети судов. Германская авиация была многочисленней английской, но английская авиация все-таки была настолько сильна, что могла оказать противнику серьезное сопротивление. Во главе Англии стояло правительство, которое не допускало и мысли о капитуляции, а широкие массы населения были настроены решительно и готовились к упорной обороне. Все это делало нападение на Англию весьма опасной операцией, а память о неудачных попытках Наполеона и других завоевателей ступить на британский берег оказывала расхолаживающее влияние на Гитлера и особенно на его военных советников. Они долго спорили, колебались, меняли планы, а дни между тем бежали и удобное время для вторжения уходило. Гитлер в конце концов назначил день вторжения на 15 сентября, что по климатическим условиям было уже в сущности поздно, да и этой даты немцы выдержать не смогли. Налеты английской авиации все время выводили из строя собираемые немцами суда для транспортировки войск через пролив, и это вызывало неизбежные отсрочки и промедления в реализации плана «Морской лев». Когда же в Ла-Манше начались осенние бури, весь этот план пришлось отложить на неопределенное время. А потом, в связи с изменившимся ходом событий, немцам пришлось забыть о нем.
Мне кажется, что очень большую роль в свертывании плана «Морской лев» сыграл германский адмирал Редер, который все время настойчиво твердил, что он может обеспечить переброску германских войск на Британские острова лишь при непременном условии полного господства германской авиации над районом Дувр — Кале. Такого условия Геринг выполнить не мог, и в результате попытка вторжения в Англию не состоялась.
