компромиссу.
Немалую роль в поддержании духа сотрудничества за столом конференции играл лично Рузвельт, с большим искусством выполнявший функции председателя. Он был спокоен, выдержан, остроумен и с полуслова улавливал мысль оратора. Он умел также вовремя предложить какое-либо решение или формулу, которые примиряли точки зрения спорящих. Меня удивляла также выносливость президента. Президент находил в себе силы сохранять бодрость и внимание в течение многочасовых заседаний, а сверх того еще заниматься различными государственными делами, доходившими до него из Вашингтона.
Я не могу здесь останавливаться на деталях происходивших на конференции дебатов, постараюсь суммировать лишь самое главное.
Из политических вопросов центральное место, несомненно, занимал вопрос о будущем Германии. В этом вопросе все три делегации обнаружили большое единодушие во всем, что касалось политического аспекта данной проблемы. В опубликованном после конференции коммюнике ее решения по германскому вопросу (их стоит сейчас напомнить!) были сформулированы следующим образом:
«Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушать мир всего мира. Мы полны решимости разоружить и распустить все германские вооруженные силы, раз и навсегда уничтожить германский генеральный штаб, который неоднократно содействовал возрождению германского милитаризма, изъять или уничтожить все германское военное оборудование, ликвидировать или взять под контроль всю германскую промышленность, которая могла бы быть использована для военного производства; подвергнуть всех преступников войны справедливому и быстрому наказанию и взыскать в натуре возмещение убытков за разрушения, причиненные немцами; стереть с лица земли нацистскую партию, нацистские законы, организации и учреждения; устранить всякое нацистское и милитаристское влияние из общественных учреждений, из культурной, из экономической жизни германского народа и принять совместно такие другие меры к Германии, которые могут оказаться необходимыми для будущего мира и безопасности всего мира. В наши цели не входит уничтожение германского народа. Только тогда, когда нацизм и милитаризм будут искоренены, будет надежда на достойное существование для германского народа и место для него в сообществе наций».
Какой фантастической сказкой звучат эти решения сейчас, в свете англо-американской политики наших дней!
Одновременно Крымская конференция наметила формы управления Германией. Они сводились к разделению Германии, а такое Берлина на четыре зоны оккупации — советскую, английскую, американскую и французскую. Каждая зона должна была находиться под контролем главкома соответствующей армии, а совет, состоящий из четырех главкомов, должен был решать все вопросы общегерманского характера. В связи с этим аналогичный порядок был установлен для Большого Берлина, где управление Городом возлагалось на четырех комендантов секторов.
Разногласия между союзниками вскрылись, когда подошли к обсуждению экономического аспекта германской проблемы. Конкретно это ярче всего выявилось в вопросе о репарациях.
Уже в 1943 г. Советское правительство создало специальную комиссию по репарациям и назначило меня ее председателем. Задачей комиссии было разработать и обосновать программу репарационных требований СССР к Германии и ее союзникам (конечно, в основном речь тут шла о репарациях с Германии).
Данная проблема имела свою историю. Впервые она всерьез встала по окончании мировой войны 1914–1918 гг. Тогда Франция, особенно сильно пострадавшая от германского нашествия, настойчиво требовала возмещения понесенных ею материальных потерь, разрушений и т.д. за счет побежденного врага. Однако руководители Франции (да и других держав Антанты) в пылу разбуженных войной страстей не сумели проявить необходимого реализма и выдвинули совершенно фантастическую программу.
Сумма возмещений, которую Антанта требовала от Германии, была не так уж велика (30 млрд. долларов с рассрочкой на 58 лет), но беда состояла в том, что Антанта хотела получать репарации деньгами — и притом не в германских марках, а в какой-либо мировой валюте, т.е. в долларах, фунтах, франках или лирах. Чтобы получить такую валюту, Германия вынуждена была бешено развивать свой экспорт. Тем самым она становилась опаснейшим конкурентом Франции, Англии, США на мировом рынке и даже на собственных рынках этих держав. Создавалось острое противоречие, из которого не было выхода, и Германия, ловко играя на нем, в конце концов фактически избавилась от репараций.
Имея перед собой такой исторический опыт, советская репарационная комиссия пошла иным путем. Во-первых, она начисто отвергла денежную форму выплаты репараций и вместо этого установила выплату возмещений натурой, т.е. фабриками, заводами, машинами, станками, услугами, поставками различных товаров, продуктов и т.п. Во-вторых, в определении суммы репараций она решила оставаться на почве суровой реальности и каковы бы ни были действительные размеры наших материальных потерь, требовать с Германии только то, что, при соблюдении необходимой строгости, с нее действительно можно было получить.
Исходя из указанных принципов, комиссия и разработала программу репараций натурой, общая сумма которых в переводе на американскую валюту должна была составить 20 млрд. долларов. Половина этой суммы должна была возместить потери Советского Союза, а другая половина подлежала распределению между остальными пострадавшими от гитлеровской агрессии странами. Данная программа своевременно была утверждена Советским правительством. Теперь, в Крыму, мне было поручено доложить конференции репарационные требования Советского Союза, что я и сделал на втором пленарном заседании 5 февраля.
В своем выступлении я указал, что советская программа репараций предусматривает в течение двух лет после окончания войны прямые изъятия из национального богатства Германии (фабрики, заводы, машины и т.д.) и ежегодные платежи, производимые Германией поставками товаров, и тому подобное в течение десяти лет после окончания войны. Советская доля равняется всего лишь 10% расходной части бюджета Соединенных Штатов на 1944/45 бюджетный год или шестимесячным расходам Англии на войну. Что касается распределения репараций, то Советское правительство положило в основу его два момента: доля каждой страны в общих усилиях, затраченных на достижение победы, и размер понесенных каждой страной потерь. Комбинируя оба эти признака, можно будет установить, какие страны должны получить репарации в первую очередь и какие — во вторую.
После меня слово взял Черчилль и несколько туманно, ссылаясь на опыт первой мировой войны, стал доказывать, что репарации явились большим разочарованием тогда и что они станут таким же разочарованием и сейчас. Если же нажим победителей будет слишком сильным, то германский народ станет голодать, а это создаст для союзников новую и сложную экономическую и политическую проблему. Черчилль прямо не высказывался против репараций, но от всего духа его речи веяло заключением: лучше не связываться с репарациями.
Рузвельт, напротив, энергично поддержал советские репарационные требования и заявил, что никто, конечно, не хочет заставить немецкий народ голодать, но, с другой стороны, он не понимает, почему немецкий народ должен жить лучше своих соседей, в частности, лучше, чем население Советского Союза.
В небольшом заключительном слове я вскрыл нарочитые неясности в выступлении Черчилля и охарактеризовал истинные причины неудачи с репарациями после первой мировой войны. Я указал также, что советская репарационная комиссия в своих расчетах исходила из принципа: немцам в послевоенный период должен быть обеспечен «среднеевропейский уровень жизни».
Услышав это, Рузвельт удовлетворенно воскликнул:
— Вот именно: «среднеевропейский уровень жизни»! Очень хорошо!
После этого было решено, что вопрос о репарациях должен быть передан Межсоюзной репарационной комиссии, которая должна быть создана в Москве с целью разработки его во всех деталях. Эта комиссия в свое время предложит правительствам «Большой тройки» согласованную программу репараций для окончательного утверждения. Советская сторона не возражала против такого решения, но предложила, чтобы Крымская конференция дала названной комиссии некоторые общие линии, которые
