военным качествам Национально-революционной армии, но также и благо» даря энтузиазму рабоче- крестьянских масс, встречавших подразделения этой армии. В октябре 1926 г. кантонские силы, пополненные десятками тысяч добровольцев, вышли в долину Янцзы и заняли крупный центр Среднего Китая город Ухань. Сюда из Кантона перенесло свою резиденцию и Национально-революционное правительство, состоявшее тогда в основном из левых гоминдановцев. В ноябре был захвачен Нанчан, а в феврале 1927 г. колонна национально-революционных войск под командой Чан Кай-ши стала наступать на Шанхай. 21 марта рабочие Шанхая под руководством компартии в местного совета профсоюзов восстали и низвергли власть милитаристов. На другой день, 22 марта, Чан Кай-ши вступил со своими войсками в уже накануне освобожденный Шанхай. 24 марта национально-революционные войска заняли Нанкин.
Вскоре в рядах революционных сил обнаружились серьезные разногласия, которые привели к их внутреннему расколу.
12 апреля 1927 г. Чан Кай-ши, окончательно «самоопределившийся», произвел в Шанхае контрреволюционный переворот. После этого реакционные силы везде подняли голову и в течение весны и лета 1927 г. подавили сопротивление левых в Кантоне, Нанкине и других городах. В июле 1927 г. большинство левых гоминдановцев либо бежало, либо капитулировало перед реакцией.
Китайская революция 1925–1927 гг. потерпела неудачу.
СССР, с первых же дней своего существования провозгласивший принцип самоопределения наций, положивший этот принцип в основу своих отношений с колониальными и полуколониальными странами, не мог не приветствовать китайскую революцию.
В Лондоне это толковалось как враждебная акция, как дерзкий вызов британскому государству[10]. Такие настроения были широко распространены не только среди господствующего класса, но и в гораздо более широких кругах, вплоть до лейбористов.
Разумеется, мне, как заведующему отделом печати, приходилось на каждом шагу сталкиваться с «китайским вопросом» — в опровержении различных выдумок лондонской прессы о планах Советского правительства на Дальнем Востоке, в разговорах с английскими журналистами о деятельности «генерала Галина» или о роли «наместника» Бородина в Китае. К счастью я, по тогдашним масштабам, был достаточно хорошо подкован для споров и дискуссий по таким вопросам. События в Китае очень интересовали меня еще в Москве, и я хорошо помню, что в 1922 г. я поместил в «Правде» один или два больших «подвала» с характеристикой внутреннего положения в Китае. В Лондоне я продолжал внимательно изучать «китайскую проблему» и в 1927 г. даже опубликовал на английском языке под псевдонимом брошюру о китайской революции. В нашей советской колонии я прослыл «специалистом» по китайским делам.
Случилось так, что мне пришлось принять известное участие в событиях, связанных с китайской революцией. Левые гоминдановцы организовали в Лондоне Китайское информационное бюро, которое регулярно публиковало бюллетень новостей из Китая, издавало листовки и памфлеты, освещающие различные моменты революции, посылало в английскую прессу статьи и опровержения, поддерживало личный контакт с видными политическими деятелями Англии, способными более трезво относиться к «китайской проблеме». Руководителем Бюро являлся полковник Сесиль Эстрэнж Малон. Это был очень своеобразный человек, такого можно встретить только в Англии. Сын священника, он сделал блестящую карьеру морского летчика, которых в то время было очень мало. Во время первой мировой войны Малон проявил большую храбрость, имел ордена и награды, в 1918 г. был назначен первым английским воздушным атташе в Париж. Казалось, пред ним открывалась широкая дорога служебного успеха и почестей… И вдруг, вскоре после окончания войны, внимание Малона привлекла великая революция, начавшаяся тогда в России. В дни гражданской войны и интервенции он, преодолевая различные трудности, пробрался в Советскую Россию и, вернувшись домой, опубликовал дружественную нам книгу «Русская Республика». В тогдашней обстановке это был акт большой смелости. Потом Малон заинтересовался китайской революцией и стал руководителем Китайского информационного бюро. Это также являлось актом редкого мужества.
Вскоре после моего приезда в Лондон Малон пришел в отдел печати и заявил, что хочет познакомиться и установить личный контакт со мной. Между нами быстро завязались добрые отношения, и в течение дальнейших двух лет продолжалось тесное сотрудничество отдела печати с китайским Бюро. Вскоре Малой уехал в Китай, чтобы стать редактором большой прогрессивной газеты на английском языке, проектировавшейся в Ухани. Работа в Ухани рисовалась ему в самых заманчивых красках, и он ждал ее, как исполнения самой желанной мечты. С дороги, откуда-то из Сибири, Малой прислал мне маленькую открытку. Текст ее был самый трафаретный, но для меня открытка являлась сигналом, что жив курилка и стремится по-прежнему к своей цели. Потом наступило длительное молчание…
Много позднее я узнал, что Малон прибыл в Китай уже тогда, когда Чан Кай-ши нанес революции удар в спину. Большая лево-гоминдановская газета в Ухани стала больше невозможной, Малону пришлось вернуться домой, но это случилось уже после моего отъезда из Лондона, вызванного разрывом отношений между Англией и СССР. Он успел, однако, за время пребывания в Китая собрать немало интересного материала и несколько позднее выпустил книгу, озаглавленную «Новый Китай».
Посольство при «оппозиции Его Величества»
Бойкот Форин оффисом советского полпредства и резко антисоветские настроения правящего класса вообще создавали вокруг нас совершенно особую атмосферу. Точно глубокий ров ложился между нами и буржуазными кругами, ров, через который решались переступать лишь редкие одиночки из среды знатных и богатых. Даже либералы и даже такие их выдающиеся представители, как Ллойд Джордж, воздерживались от прямых сношение с полпредством и занимали позицию настороженного нейтралитета.
Напротив, лагерь лейбористской оппозиции продолжал сохранять ту дружественность к советским людям, которая возникла в первые годы после Октября и которая особенно укрепилась в дни наших переговоров с правительством Макдональда. Лейбористская оппозиция политически отстаивала, как и раньше, позиция, нашедшие свое выражение в договорах от 8 августа 1924 г., и в этих позиций атаковала при всяком удобном случае политику правительства Болдуина. В случае необходимости полпредство обращалось к помощи лейбористской фракции парламента, и та всегда принимала это во внимание. Результатом являлись запросы лейбористских депутатов правительству, либо серьезные дебаты в палате общин по стоящим на очереди дня проблемам.
Персональные контакты лейбористов с членами советского полпредства были часты, тесны и разнообразны. Лейбористские парламентарии и тред-юнионисты любили ходить в полпредство, они составляли обычно главную массу гостей на наших больших приемах по случаю Октябрьской годовщины, 1 Мая и т. п. В те дни лондонский дипломатический корпус в основном состоял из людей старой дипломатической школы, которые искали общения с лордами и воротилами Сити и избегали встреч с представителями рабочих организаций. Поэтому лейбористов в посольства буржуазных держав, как правило, не приглашали. Советское полпредство было единственным, где они являлись желанными гостями. Лейбористы это очень ценили, и я хорошо помню, как один из тред-юнионистских лидеров — Свелс, о котором подробнее речь пойдет ниже, — как-то с особым чувством мне сказал:
— Американский или французский посол меня к себе не приглашает, а советский приглашает, — сразу чувствуешь разницу: там правительство капиталистов, а здесь правительство рабочих. Мы этого никогда не забываем!
Слова Свелса были не просто громкой фразой. В те годы не только широкие массы английских рабочих, но и их лидеры, даже расходясь с нами по многим вопросам, симпатизировали Советской России. «Там правят рабочие, говорили они, — пусть иногда они делают с нашей точки зрения глупости, но все-таки они рабочие, наши братья». В последующие годы и десятилетия острота этого чувства значительно ослабела, но тогда память о 1920 г., когда британский пролетариат грозил британскому правительству всеобщей стачкой в случае его открытого выступления против Советской России, была еще слишком свежа, и слова Свелса только отражали настроения широких, рабочих масс.
Бывали у нас частые встречи с лейбористами и более личного характера. Работники посольства приглашали их маленькими группами в рестораны на завтраки или обеды, а наши английские друзья в ответ приглашали нас на завтраки и обеды в ресторан парламента, где под саркастическими взглядами
