Его клыки, словно жала, царапали мою нежную кожу. Но тут же он ласкал меня языком, сглаживая боль. Я выгнулась ему навстречу. Одной рукой он снимал с меня джинсы, другой схватил за волосы. Я целовала его шею, поднимаясь к мочке уха, которую мне не терпелось попробовать зубами, руки мои неустанно гладили бархатную сталь его мышц.
– Возьми меня, – простонала я, и он сорвал с меня нижнее белье. Я нашла губами его мочку, мое голое тело терлось о его нагую грудь, чувства мои обострились, его вставшая плоть сквозь грубую ткань джинсов натирала чувствительную кожу на моем животе. Он рухнул на колени передо мной, и его язык впился в самое сокровенное место на теле женщины. Я обхватила его голову руками, не в силах вздохнуть. Он был воплощением огня, но не обжигал, а лишь ласкал.
– Не буду.
Он встал на ноги, поднял меня и перенес на кровать. Сняв джинсы и ботинки, он присоединился ко мне. Его жесткое мускулистое тело придавило меня к матрасу, но острый голод, который я чувствовала в нем, заставил выгнуться ему навстречу. Мои руки исследовали превосходный ландшафт его спины.
Я царапала ему кожу ногтями. Он раздвинул мои ноги одним резким движением.
– Люби меня, – попросила я.
– Не могу, – вымолвил он, его глаза голубыми бриллиантами глубоко пронзили мою душу.
Он склонился надо мной. Он овладел мной, заполнил меня всю. Голод красной волной заливал его. Его клыки вонзились в основание моей шеи. Короткий миг боли, и затем лишь наслаждение. Наслаждение от того, что я делилась с ним своей жизнью. Наслаждение, почти такое же сильное, как оргазм, который я испытывала снова и снова, когда он входил в меня все резче и резче. Наши мысли слились, его удовольствие подпитывало мое, мне казалось, что я вот-вот умру от экстаза. И в этот момент, этот светлый момент, я почувствовала, что мы едины и это единение гораздо фундаментальнее, чем простое соитие тел. Нам суждено было быть вместе, и ничто из того, что он мог сказать, не меняло сути.
Он слизнул языком каплю крови из укуса и перевернулся, крепко держа меня в объятиях, так что мы по-прежнему были слиты воедино. Внутри его наслаждение прошло, уступая место горечи, и радость нашего соития померкла.
Холод тисками сдавил мое сердце.
Его дыхание щекотало мне ухо. Его грудь вздымалась подо мной. Я чувствовала соленый пот, целуя его ключицу. Мне хотелось рыдать за него, рыдать за нас обоих.
Агония правды заполнила его сознание, вливаясь и в мое.
Я улыбнулась и расслабилась, лежа на нем. Мое тело все еще дрожало от пережитого удовольствия. Я не хотела искать название этому, мне просто было хорошо.
– А у меня теперь не вырастут клыки?
– Нет.
– Это хорошо. – Я задумчиво провела по переплетенному узору проклятия на груди Адриана, восхищаясь одновременно его силой и нежностью, которую он продемонстрировал. – Вряд ли я смогла бы смириться с жаждой крови, хотя мне кажется неудержимо сексуальным, когда ты… нуты понимаешь, о чем я… когда сделал это со мной. Но я лучше как-нибудь без клыков. У тебя есть соображения, почему твои снова стали втягиваться?
Он приоткрыл один глаз и гневно глянул на меня.
– А, да, прости, забыла. У тебя сейчас время восстановления. Не учла, что мужчины не любят болтать сразу после этого. Отдыхай. А я буду просто лежать рядом и вспоминать, как нам было хорошо вместе.
Он зарычал, когда моя рука оказалась внизу его живота.
– Теперь у тебя есть причины избавить меня от проклятия?
Я приподнялась на локте и посмотрела на его грудь и живот с растущим ужасом.
– Я не… ну то есть… Я не помню. Я ведь никогда раньше не занималась этим.
– Но ты заколдовала Себастьяна, – ответил он. Теперь его глаза были открыты, а радужки горели вызывающе ярким синим. Сложный темно-зеленый узор тускло светился на его груди и животе в свете угасающего дня. На фоне изощренных, заковыристых зеленых линий рунического узора проклятие горело прямыми красными линиями. – Требуется сильное заклинание, чтобы связать Темного.
– Я знаю, что у меня получилось, но я понятия не имею, как я это сделала! Это просто произошло само собой.
Я почувствовала, что он не верит мне. Я пустила его в свое сознание, чтобы он сам убедился, что я говорю правду.
– Но ты ведь наверняка тренировалась. Не бывает такого, чтобы люди вдруг, ни с того ни с сего начали колдовать.
– Как это странно, когда ты в моей голове, – промурлыкала я, разглаживая морщинки на его лице, и он расслабился, перестал хмуриться. – Даже не уверена, что мне это нравится, за исключением тех моментов, когда мы… ну, ты понимаешь. В такие моменты это просто великолепно. И прежде чем ты спросишь то, что, я знаю, ты спросишь, ответ «нет», я не забыла, чему меня учили. Потому что меня ничему никогда не учили. Формально не учили. Я участвовала в викканских обрядах пару раз, только и всего.
– Но с тобой что-то случилось. Что-то настолько ужасное, что даже я не могу проникнуть в этот уголок твоей памяти. – Его пальцы коснулись моей левой щеки.
Я отвернулась, закусив губу. Я не ожидала от него такого проявления нежности. (Hasi – так часто называют немцы своих возлюбленных.) Кроме того, мне надо было собраться с мыслями.