Хорьки

О-Тори. Платить?! К чему мне это?

О-Сима. Как?! Зачем же они идут к тебе?

О-Тори. А вот затем…

О-Сима. Чушь какая-то! Неужели в наше время такие находятся?

О-Тори. Находятся…

О-Сима. Вряд ли они работают на совесть.

О-Тори. Это мое изобретение.

О-Сима. Вот, значит, как ты разбогатела…

О-Тори. У меня на фабрике тридцать работниц, и все – девочки. Когда они начинают подрастать и разбираться что к чему, я их тут же увольняю.

О-Сима. Напрасно я завела этот разговор. В такое место я своих девочек не отдам.

О-Тори. А, ты хотела своих дочерей пристроить! Лучше не надо.

О-Сима. Ну, по-родственному, дай им хоть какое-то жалованье, тетушка!

О-Тори. Я буду их кормить. И не более.

О-Сима. Мои дочки даром работать не будут, это нелепо… И неинтересно. Но где же ты берешь этих девчонок?

О-Тори. Сами приходят, хоть отбавляй!

О-Сима молча размышляет.

Входит Яго. Он в шляпе, украшенной цветами, на нем одна набедренная повязка, на поясе висит пустая банка из-под керосина, громыхающая на каждом шагу.

Яго (очень громко). Тетушка! Тетушка! Ты не забыла наш вчерашний разговор? Помочь обещала! Меня даже танцы не увлекают. Одолжи денег, тетушка!..

О-Тори. Что это ты? О чем?

Яго. Как! Как «о чем»!? Лошадь, да лошадь же! Если ты дашь мне пятьдесят иен, я куплю молодую лошадь. Вот что! Одолжи мне пятьдесят иен.

О-Тори. А, помню-помню. Ну ладно!

Яго. Что ладно-то?

О-Тори. Где она, эта лошадь?

Яго. Ее приведет барышник-пьянчуга. Не упустить бы такой случай. Торги будут, он там объявится.

О-Тори. Только гляди не зевай, а то этот барышник подсунет тебе падаль…

Яго. Что ты! Я в лошадях разбираюсь, где уж ему меня провести! Кого хочешь спроси в деревне. Я эту лошадь давно облюбовал. Именно эту! Если она достанется кому другому, я с ума сойду. Душа болит, честное слово…

О-Тори. Погоди. Сейчас принесу, пятьдесят иен хватит. говоришь?

Яго. Ага! Так одолжишь, а?

О-Тори (удаляясь в глубь сцены). Кому другому не дала бы, но ты мне как-никак родня…

Яго (высоко подпрыгнув, идет вслед за ней). Вот спасибо! Какие уж тут танцы… Прости, тетушка!

О-Тори. Совсем голову потерял, гляди не оброни! (Отдает ему деньги.)

Яго. Черт! Как можно! Небо услышало мои молитвы! Грех жаловаться! (Убегает.)

О-Сима. Одолжи и мне пятьдесят иен, тетушка!

О-Тори. А что ты оставишь в залог?

О-Сима. Хм, у Яго же ты не требовала залога?

О-Тори. Вот дура! Совсем в людях не разбираешься. Разве я стала бы так просто раздавать свои денежки?

О-Сима. А как же?

О-Тори. У этого парня участок земли по нынешним ценам все двести иен стоит… (Ухмыляется.)

О-Сима (возмущенно). Ох, гляди! Люди с тобой как-нибудь за все рассчитаются! За всё! Разбойница! Тебе на всех наплевать!

О-Тори (погруженная в свои мысли). В самом деле, заделайся я ростовщиком, то могла бы жить в нашей деревне без всяких забот. И безбедно провела б остаток дней… Тяжело в этом грубом мире. Тебе, О-Сима, наверно, тоже досталось, а скажи, ведь нигде не дышится так легко, как в родных местах? (Растроганно.) Пора и мне подумать… (Собирается уйти.)

О-Сима. Тетушка! Возьми моих дочек, дай им жалованье. А?

О-Тори. Нет уж…

О-Сима. Тетушка, тетушка! Ну тетушка!.. (Уходит вслед за ней.)

Занавес

Действие третье

Те же декорации. Утро перед отъездом Мансабуро. У порога – плетеная корзина с крышкой и еще две-три вещи из его багажа.

Кихэй и Фурумати сидят в комнате с земляным полом. Чуть поодаль у очага О-Сима пьет сакэ.

Фурумати. Что же это такое? Как нарочно, Сабу уезжать, а старушке худо…

Кихэй. У нее давно душа болела за сына. (Перевязывает багаж веревками.)

Фурумати. И беспокоилась, и устала, должно быть…

Кихэй. Точно. Вот силы ее и оставили…

Фурумати. Как она себя чувствует? Совсем плоха?

Кихэй. Это ненадолго. Все проходит.

Фурумати. Ты так не шути, Кихэй! Накаркаешь!

Из задней части дома появляется госпожа Исэкин и Maнсабуро.

Исэкин. Ничего страшного, не волнуйся, Сабу! Полежит еще немного, глядишь, поправится.

Мансабуро. Боюсь я все-таки, и ехать не хочется!

Исэкин. Еще чего! Поезжай, ни о чем не тревожься.

Мансабуро. Если б она сейчас умерла, я уехал бы с легким сердцем…

Кихэй. Верно! (Уходит в гостиную.)

Фурумати. Правильно! Дождалась, когда Сабу выбился в люди и усадьбу вернул, – такое счастье не каждому в жизни выпадает. (Идет в заднюю часть дома.)

Мансабуро (к Исэкин). Прошу вас, если что – присмотрите за матушкой.

Исэкин. Ладно. Я и без твоих просьб о ней заботилась. Можешь не беспокоиться: помирать станет, я и водички ей поднесу, и все, что нужно…

Мансабуро. Что верно, то верно, вы всегда для нас много делали. И все-таки, прошу вас… И вот еще – о тетке О-Тори… Я сам ей никак не могу сказать, чтоб она побыстрей уезжала. Матушка из-за нее очень волнуется… Она и раньше с ума сходила, стоит только заговорить об О-Тори. (Понизив голос.) Впрочем, в тетке есть что-то пугающее…

Исэкин. Порочность О-Тори всем известна. Ну ничего. Я все улажу. Поговорю с ней по-хорошему. И делу конец…

Мансабуро (обрадованно). Ну, тогда и я вздохну спокойно.

Исэкин. Уж предоставь это мне. Я все сделаю, чтоб успокоить матушку. Посмотри, как О-Тори суетится!

Мансабуро (вполголоса). Правду сказать, мне самому почему-то жутко делается, как послушаю матушку. А в последнее время тетка все куда-то ходит с Ямакагэ, что-то делает украдкой – но что? Разве у нее выведаешь?!

Исэкин. С этим подлым Ямакагэ? Может, решили барышничать, денег-то у нее много. Ха-ха-ха…

В дверях появляется О-Тори. Она нервничает, вид у нее обеспокоенный.

Кихэй (входит с багажом в руках). Эй, Сабу, вещи готовы!