— Правильно. От «Кэнъю» прошли ещё два человека, так что у правого крыла теперь в городском собрании большинство мест. Представляю, как задерёт нос Синдзиро Мияяма. Плохо, что оппозиционные партии ведут себя прямо-таки безобразно.
— А вы знаете, господин директор, что говорят? Поскольку у вашей группы теперь на три места меньше, Мияяма станет чем-то вроде диктатора.
— Кто это говорит?
— Да репортёры. И ещё они говорят, что Мияяму опять выберут председателем, а его заместителем будет Сэки-сан, который тоже из правых. Выходит, никого из оппозиционной группировки к руководящим постам не допустят.
— Скорее всего так и будет. Мияяма уже оповестил репортёров? Ведь была же раньше достигнута договорённость, что эти посты будут занимать поочерёдно представители главного направления и оппозиции. И всё пошло насмарку. Просто диву даёшься, до чего же бессовестный, до чего наглый тип этот Мияяма!
— Господин директор, у вас такая хватка! Вы если постараетесь, положение наверняка изменится.
— Да, надо будет задать перцу этому прохвосту… Наша группа потеряла три места, но зато оставшиеся — настоящие бойцы. — Горящие глаза Канэзаки смотрели куда-то вдаль, словно он видел там своих противников и готовился их испепелить. Но потом, перевёл взгляд на Дои, и выражение его лица смягчилось: — Ну что же, Гэнзо, ещё и ещё раз спасибо за труды. Славно ты поработал… Слушай, может, пойдём в «Дзинъя» пообедаем?
— С удовольствием буду вас сопровождать.
После выборов Канэзаки был в «Дзинъя» впервые. Как и в прошлый раз, он повёл Гэнзо на второй этаж в отдельный кабинет. Едва они вошли, появилась О-Маса.
— Поздравляю вас, господин директор! — Она склонилась в глубоком поклоне, коснувшись руками татами. Поза была почтительной, но в каждом движении сквозило кокетство.
Гэнзо Дои сидел чинно, всем своим видом выражая уважение к присутствующим.
— Спасибо, спасибо, — Гисукэ легонько кивнул. — Благодарю за подарок, который вы прислали мне в контору. Тай[5] такой огромный, что я даже удивился. Ты тоже поблагодари, Гэнзо.
— Да, да… Я тоже… Извините… — Гэнзо низко поклонился и умолк, запутавшись в словах.
— Да будет вам, Дои-сан! Ничего особенного ведь не послали, подумаешь — рыба. И вообще, это ведь не я, это хозяйка послала, хотела вас поздравить.
— Хозяйку мы тоже поблагодарим. А пока благодарим вас, О-Маса-сан как представительницу всех служащих этою ресторана.
— Вот как? Весьма тронута! — О-Маса, прикрыв глаза, чуть улыбнулась. На носу у неё образовались морщинки, пухлые губы и слегка выступающий вперёд подбородок дрогнули. Казалось, всё её лицо смеётся. Эта женщина, в общем-то некрасивая, могла быть необыкновенно привлекательной. Не удивительно, что её непутёвый бывший муж продолжает иметь на неё виды.
— Жалко, такая женщина пропадает в одиночестве, — сказал Гисукэ, когда О-Маса вышла.
Гэнзо Дои схватил о-сибори[6] и принялся обтирать лицо.
Глядя на это, Гисукэ вспомнил толстую, похожую на большую белую свинью жену Гэнзо.
— Как поживает твоя жена, здорова?
— Здорова, что ей делается… — Гэнзо отнял от лица скомканное полотенчико и часто заморгал.
— Я перед ней виноват. Во время выборов ты ведь почта не бывал дома…
— Да что вы! Жена говорит, без меня дома лучше.
— Ну да?
— Правда. Говорит, когда я дома, делается очень уныло. А так она приглашает к себе соседок, или сама идёт к ним поболтать.
Гисукэ в какой-то степени понимал жену Гэнзо. А уж поболтать она любит! Он представил себе, как эта толстуха, ни на секунду не закрывая рта, шлёпает и шлёпает некрасивыми, набухшими, как хорошо разваренные пельмени, губами.
— Хорошо, что она быстро привыкла к новому месту, — поспешил сказать Гисукэ, чтобы его неприязнь к жене Гэнзо как-нибудь не вырвалась наружу. А вообще-то её странное отношение к мужу ему на руку; Гэнзо не тянет домой, значит, он будет больше отдаваться работе.
В то же время ему было жалко Гэнзо. Этому увальню, видно, не хватало характера, чтобы дать отпор паршивой бабе. Но и она по-своему права: много ли радости от такого мужа, который всё время молчит да хлопает глазами. Вот она и использует каждую возможность, чтобы поиздеваться над ним. Получается порочный круг: замкнутый, неразговорчивый от природы Гэнзо, вырабатывая защитную реакцию против постоянных нападок жены, замыкался всё больше и больше и в конце концов вроде бы вообще утратил все человеческие эмоции. Его лицо превратилось в маску невозмутимости. Но кто знает, что кроется под этой маской — может быть, отчаяние?..
— Послушай, Гэнзо, ты когда-нибудь изменял жене? — спросил вдруг Гисукэ. Порой эмоционально тупого человека хочется раздразнить, чтобы посмотреть, будет ли у него какая-нибудь реакция на неожиданно дерзкий вопрос. Очевидно, такое желание возникало у жены Гэнзо, когда она начинала цепляться к мужу.
— Я?.. Нет, я… — На губах Гэнзо мелькнуло нечто вроде улыбки. Для него и это было много — ведь он никогда не смеялся во весь рот.
Гэнзо Дои было тридцать пять лет, но из-за морщин он выглядел года на три старше. Неотёсанный, не умеющий сказать приветливого слова, неуклюжий, весь какой-то неухоженный, вряд ли он нравился женщинам. И Гисукэ подумал, что он не врёт.
— Вот попривыкнешь ещё немного, врастёшь в жизнь нашего города, а там и подружку завести можно, — усмехнулся Гисукэ. Ему действительно захотелось, чтобы в жизни этого человека появилась хоть какая-нибудь радость. Впрочем, свой расчёт у него тоже был. Если появится женщина, тогда уж Гэнзо никуда не денется. А пока пусть хотя бы помечтает об этом, да осмотрится вокруг. Глядишь, и не станет никуда рыпаться. Гисукэ совсем не хотелось упустить Гэнзо. Клад, а не работник. Трудится в поте лица, жалованье получает небольшое, прибавки не просит, и положиться на него можно, не подведёт.
— Что вы!.. Нет… такое мне… не… — Гэнзо потупился и заёрзал, не зная, видно, куда деваться от смущения.
А Гисукэ продолжал как ни в чём не бывало:
— За деньги найти женщину нетрудно. Но какой в этом интерес? Надоест быстро. А вот если увлечёшься — тогда другое дело. Опять же, как бы ты ни увлёкся, голову терять нельзя. Надо уметь себя ограничивать, и главное — чтобы жена не узнала. Иначе в семье всё пойдёт наперекосяк. Да-а… А если всё будет шито-крыто — для мужчины это самый смак.
— А как вы, господин директор? — Гэнзо поднял голову и уставился на Гисукэ. На лице его не было и тени улыбки.
— Я? — Гисукэ хохотнул, сверкнув белыми зубами. — Будь спокоен, устраиваюсь. Комар носу не подточит. Хотя жена, конечно…
В этот момент раздвинулись фусума, и О-Маса, приняв у оставшейся за порогом прислуги длинный, уставленный разными кушаньями поднос, вошла в комнату.
— Извините, что заставила вас так долго ждать.
Она опустилась перед низким столиком на колени и подала огромную пиалу, в которой лежал приготовленный особым образом тай, большой — сантиметров тридцать без головы.
— Вот это да! — восхитился Гисукэ.
— Нам как раз доставили живую рыбу, подходящую для праздничного стола. Я попросила повара приготовить, вот и задержалась немного. — О-Маса не без гордости взглянула на Гисукэ.
— Столько хлопот! Мне даже неловко, ведь мы пришли неожиданно, без предупреждения. И такое пиршество…
— Вы пришли — и рыбка подоспела. Вы, господин директор, везучий. Желаю, чтобы вам обоим всегда везло в жизни.
