никто и не узнает. И этого довольно. Довольно ли? Или ей все-таки хочется, чтобы ее снова стали считать красавицей, как это было в Америке? Иногда Эмилии казалось, что она и вправду согласилась бы на это, несмотря на всю боль, — лишь бы только Гэндзи тоже думал, что она красива.
Ну откуда вы можете знать? — спросила Эмилия. — Счастье выпадает далеко не каждому.
Просто мне так кажется.
Кажется… Надеюсь, вы не станете утверждать, будто вам был сон касательно ее счастья?
Нет. Я не буду больше видеть снов — во всяком случае, тех, которые вы имеете в виду.
В самом деле? — нетерпеливо спросила Эмилия. Если Гэндзи и вправду отказался от претензий на пророческий дар, значит, он сделал шаг навстречу спасению!
Ну, разве что еще один, — сказал Гэндзи. — Можно? Вы разрешите?
Эмилия нахмурилась и отвела взгляд.
Это совершенно никак не зависит от моего разрешения, князь Гэндзи, и вы сами прекрасно это понимаете. И пожалуйста, прекратите улыбаться. Я не нахожу ничего смешного в богохульстве.
Улыбаться Гэндзи не перестал. Но зато умолк, и через минуту Эмилия пожалела, что говорила с ним столь резко. Да, он до боли несерьезно относился к вопросам религии. Если все покровители христианства в Японии будут таким, как он, Истинное слово в самом ближайшем времени превратится в еще одну секту, наподобие буддийских или синтоистских, и не будет отличаться от них ничем, кроме внешних ритуалов. Это беспокоило Эмилию, но уже не так сильно, как прежде, и не так сильно, как следовало бы. Когда она думала о Гэндзи, религия отступала на второй план.
Вы еще можете ее разглядеть? — спросил Гэндзи.
Кажется, да, — ответила Эмилия. — Вон она.
Белая искорка на краю окоема. Парус на мачте «Вифлеемской звезды». А может, пенный гребень далекой волны.
Когда она влюбилась в него и почему? Неужто она не понимает, до чего это глупо и безнадежно? Ведь ничем хорошим это для нее не кончится!
Мой господин. — Таро переступил порог комнаты и поклонился.
Да?
Я вынужден с прискорбием сообщить вам о происшествии, случившемся сегодня в Иокогаме.
Что за происшествие?
Некоторые из людей князя Гэйхо позволили себе неучтивые замечания. Наши люди вынуждены были ответить.
Замечаниями?
Нет, господин. Мечами. Пятеро наших пострадали, но обошлось без серьезных ран.
Так много? Неужто наше воинское искусство так истаяло за столь краткий срок?
Нет, господин. — В первый раз за все время доклада на лице Таро промелькнуло довольное выражение. — Семеро вассалов князя Гэйхо вернулись к истоку, и еще столько же вскоре последуют за ними, по причине полученных ранений.
Кто расследовал обстоятельства происшествия?
Я, господин. Сразу же, по горячим следам.
Так значит, — произнес Гэндзи, — ты был в Иокогаме, но прибыл слишком поздно и не успел предотвратить схватку.
Нет, мой господин. — Таро низко поклонился. — Я уже был там к моменту начала схватки. Я лично нанес первый удар.
Гэндзи нахмурился.
Мне неприятно это слышать. Ты знаешь, что сёгун не любит, когда беспорядки происходят на глазах у чужеземцев.
Да, господин.
Ты знаешь, что в Иокогаме много чужеземцев, и проживающих там, и приезжих.
Да, господин.
Ну и?
Прозвучали нестерпимые оскорбления. — Взгляд Таро метнулся к Эмилии. — Я полагаю, что действовал надлежащим образом.
Ясно, — кивнул Гэндзи. — Да, я думаю, ты действовал правильно. Подробный отчет можешь предоставить попозже. А пока что поставь в известность господина Сэйки. Мы наверняка получим предостережение от сёгуна. Сэйки нужно будет подготовить официальный письменный ответ.
Слушаюсь, господин.
Не забывай говорить громко и отчетливо. После взрыва в монастыре Мусиндо слух господина Сэйки уже не столь хорош, как прежде.
Слушаюсь, господин. — Таро улыбнулся. — Хидё предлагает, чтобы мы поучились наряду с устными отчетами составлять еще и письменные.
Прекрасно. Передай Хидё, что я поддерживаю его предложение. И спасибо за то, что ты вступился за честь госпожи.
Не стоит благодарности, господин. — Таро поклонился Эмилии. — Ведь она исполнила пророчество.
Когда он ушел, Эмилия поинтересовалась:
Почему он мне поклонился?
А он кланялся?
Да. Я видела.
Наверное, он рад был вас видеть.
Сомневаюсь, — сказала Эмилия. Интуиция подсказывала девушке, что речь шла о ней. Своего имени — Э-ме-ри — она не услышала, но Таро во время разговора смотрел на нее, а Гэндзи, наоборот, чересчур старательно не смотрел. — Опять из-за меня произошли какие-то неприятности?
Ну что вы. — Гэндзи обезоруживающе улыбнулся. — Вы ведь ничего не делали, верно?
Уже само мое присутствие постоянно порождает неприятности.
Не говорите глупостей, Эмилия. Это неправда, и вы сами это знаете.
Пожалуйста, перестаньте. Я давно уже не маленькая, хоть вы, похоже, и считаете меня ребенком.
Я вовсе не считаю вас ребенком.
Я знаю, что у вас не любят иностранцев, и эти настроения усиливаются. Я боюсь, что становлюсь для вас тяжкой обузой. Пожалуйста, скажите, — что произошло?
Гэндзи взглянул на открытое, бесхитростное лицо девушки и вздохнул. Он давно уже обнаружил, что Эмилии очень трудно лгать — даже для ее же блага.
Какие-то невежественные вассалы враждебно настроенного князя позволили себе грубые высказывания. Вспыхнула ссора. Некоторые из моих людей получили раны, но никто серьезно не пострадал, как сказал Таро.
А что с вассалами другого князя?
К вечеру их у него будет меньше, чем было утром.
О, нет! — Эмилия спрятала лицо в ладонях. — Я же все равно что убила их собственноручно!
Гэндзи уселся на стул рядом с ней — на самый краешек, как он уже успел научиться. Он больше не заваливался на спинку, и его внутренние органы чувствовали себя гораздо лучше, оставаясь в естественном, предписанном природой положении. Гэндзи осторожно обнял девушку за плечи.
Эмилия, вы слишком много на себя взваливаете.
Почувствовав его прикосновение, Эмилия расплакалась.
Разве? Если б меня здесь не было, обо мне бы не говорили, и вашим людям не пришлось бы ничего делать. Как же я могу поверить, что я ни в чем не виновата?
Если бы вас здесь не было, мы нашли бы другие причины, чтобы убивать друг друга. В точности, как и всегда.
Нет. Я не могу утешиться столь несерьезной отговоркой. — Сделав над собой усилие, Эмилия перестала плакать, хотя все еще продолжала вздрагивать. Она повернулась к Гэндзи. — Мне не следует
