— Спасибо за то, что так быстро приняли меня, мистер Окумити. Я знаю, что вы очень занятой человек.
— Я бы не сказал, что двадцать лет — это быстро.
Макото улыбнулся.
— Вы меня поражаете, сэр. Я ожидал уверток или даже прямого отрицания. На самом деле, самым вероятным исходом мне казалось даже не отрицание, а отказ встречаться со мной.
— Увертки бесполезны, — сказал Гэндзи, — а отрицание невозможно. Посмотри на себя. Посмотри на меня. Наше родство очевидно.
— В самом деле? Вы не видите во мне ничего от Мэттью Старка?
— Вижу, и много. Его храбрость, его умение сохранять спокойствие в сложной обстановке. В конце концов, он тебя вырастил. Как же ты можешь быть не похож на него?
В дверях появились две служанки и поклонились, прежде чем войти. Они были одеты не на европейский манер, как слуги, встретившие Макото на входе, а в кимоно. Возможно, Гэндзи, подобно турецкому паше, демонстрировал посторонним свою современность, а в собственном быту оставался приверженцем культуры, дающей возможность проявлять традиционный деспотизм. Возможно, внешние атрибуты феодальных владетелей, которые искал и не нашел Макото, были просто убраны с глаз чужаков.
Служанки поставили подносы на пол.
— Разлить ли чай, господин? — спросила одна из них.
— Спасибо, не надо, — отозвался Гэндзи.
Служанки поклонились и ушли. И их появление, и уход были обставлены очень ненавязчиво.
— Моя мать тоже прислуживала вам так?
— Она разливала чай, — сказал Гэндзи, — потому что это один из способов продемонстрировать изящество, утонченность и красоту. Поскольку она в изобилии обладала всемя этими тремя качествами, неудивительно, что она любила этим заниматься. А вот носить подносы она не особенно любила. В конце концов, она ведь не была служанкой, и от нее никто этого не требовал.
— Не была служанкой? Насколько я понимаю, сэр, именно ею она и была. Горничной, или чем-то в этом роде. Здесь, в этом замке, и во дворце в Токио.
— А!.. — промолвил Гэндзи. Он отошел к окну и стал смотреть на море.
— Или я ошибся?
— Нет, это моя ошибка, — сказал Гэндзи.
— Вы бросили мою мать, сэр. Нет, я вовсе не обвиняю вас и не осуждаю ваши действия — это просто констатация факта. Мне хотелось бы знать — почему? Я не собираюсь предъявлять вам никаких претензий, ни материальных, ни какого-либо иного плана, так же как не собираюсь требовать, чтобы вы объявляли о нашем родстве или еще как-либо признали меня. Я хочу лишь одного. Чтобы вы объяснили, почему.
— Я сознаюсь, что не признал тебя, как следовало бы, — сказал Гэндзи, — равно как и не признал твою мать. Но я надеюсь, что ты согласишься, что хоть это и было нехорошо с моей стороны, я все же вас не бросил. Никого из вас. Я заботился о твоем благополучии и, полагаю, мне удалось его обеспечить.
— Прошу прощения, сэр, но в данном случае меня мало интересуют лингвистические тонкости, — сказал Макото. — Вопрос «почему» все равно остается, и он единственный, который имеет значение.
Гэндзи низко поклонился на манер европейского джентльмена, признающего правоту собеседника. У него был хороший наставник — кто бы это ни был.
— Я попытаюсь объяснить, — сказал Гэндзи. — Модернизация нашего общества произошла недавно и до сих пор остается весьма поверхностной. Мы по-прежнему связаны воззрениями, совершенно средневековыми по сути своей. Двадцать лет назад, к моменту твоего рождения, дела обстояли еще хуже. Полагаю, ты даже представить себе не можешь, насколько хуже.
Тут в дверях возник другой человек. Теперь это оказалась девочка лет двенадцати. Ее детское кимоно не вполне вязалось с ее внешностью. Девочка напомнила Макото его сестер, оставшихся в Сан- Франциско. Как и в случае с ними, по ней сразу же было видно, что лишь один из ее родителей — японец.
— Почему ты в кимоно? — спросил Гэндзи по-японски. — Я думал, ты терпеть не можешь японские наряды.
Девочка беспечно прошествовала в гостиную.
— Это было вчера, — заявила она. — А сегодня я терпеть не могу европейскую одежду.
— Понятно, — сказал Гэндзи. — Иди-ка сюда на минутку. Я хочу познакомить тебя с одним человеком.
Да, девочка напомнила Макото сестер за счет смешанной крови, но его сестры были просто красивыми, а она — потрясающе красивой. У нее были золотисто-каштановые волосы с рыжеватым отливом. В глазах цвета лесного ореха словно бы плясали золотистые искорки. Кожа у нее была гладкой, словно лучший фарфор, и вся живость ее мимики не портила этого впечатления. В очертаниях ее лица, в величине и разрезе глаз, в форме носа, в подъеме скул воплотилась редкостная гармония между Востоком и Западом. Макото сразу же увидел в ней, особенно по форме рта и постоянной легкой улыбке, сходство с ее отцом и с ним самим. Девочка напомнила ему сестер потому, что тоже приходилась ему сестрой.
— Сидзукэ, это Макото, — сказал Гэндзи по-английски. — Макото, это моя дочь, Сидзукэ.
— А почему ты говоришь по-английски? — спросила Сидзукэ по-японски.
— Твое имя японское, — отозвался Гэндзи. — Так что я сказал не так уж много английских слов.
— Папа, перестань! — сказала Сидзукэ. — Вечно ты шутишь не смешно!
— Ваш отец говорит по-английски из вежливости, — сказал Макото. — Я — его гость, а мой основной язык английский.
— Так вы не японец? — спросила Сидзукэ уже по-английски. Очевидно, она сочла объяснение Макото вполне приемлемым.
— Я — японец по происхождению, но родился в Соединенных Штатах и всю жизнь прожил там. В Японию я приехал впервые.
Сидзукэ внимательно взглянула на него.
— А, так вы тот самый Макото! — сказала она. — Теперь я вас узнала. Я видела много ваших фотографий. Мы с вами брат и сестра.
Макото посмотрел на Гэндзи.
— Возможно, я рассказывал ей больше, чем следовало бы, — отозвался Гэндзи. — Один из типичных грехов отца, потакающего своему ребенку.
— Насколько я понимаю, — сказала Сидзукэ, — мы брат и сестра только наполовину. У нас разные матери. И мы оба — наполовину сироты. Наши матери умерли при родах.
— Я глубоко сочувствую вам, Сидзукэ. Но моя мать жива.
— Хэйко все еще жива? — Смутившись, Сидзукэ посмотрела на отца.
Макото тоже.
— Кто такая Хэйко? — спросил он.
Дзиро и Сёдзи стояли на палубе «Вифлеемской звезды» и смотрели через водную гладь на Сан- Франциско.
— Даже издалека он выглядит по-варварски, — заметил Дзиро.
— А как еще он может выглядеть? — поинтересовался Сёдзи. По правде говоря, это место довольно сильно напомнило ему родной город его матери, Кобэ, на западе Японии, где волны того же самого океана тоже плескались у самой границы города, и тоже поблизости виднелись зеленые долины. Но, конечно же, он никогда не признался бы в этом другу. Кроме того, было и серьезные различия. Здесь дома строились не только у подножия холмов, но и на их склонах, и на вершинах. Этого никогда бы не могло произойти в цивилизованной стране, такой, как Япония, где вершины гор почитались как обиталище богов. — Земля варваров и должна выглядеть как земля варваров.
Тут у них за спиной раздался негромкий, мелодичный голос.
