бы ему загладить промах, но тут заговорила госпожа Ханако.
— Где господин Таро? — спросила она.
— Он удалился некоторое время назад, — ответил Цуда. Ханако, вопреки своему обыкновению, не была веселой и бодрой. На ее лице явственно отражалось беспокойство, а когда она упомянула Таро, глаза ее сузились.
Неужто здесь затевается какой-то заговор? Цуда снова занервничал. Если здесь и вправду затевается заговор, все равно какой, то ему, Цуде, грозит серьезная — если не смертельная — опасность. Если хотя бы часть заговора осуществится, пока гости здесь, в замке, подозрения падут на всех вокруг. А вслед за этим неизбежно последуют пытки и казни. И невиновность никому не поможет, точно так же, как не помогает правда.
О, нет! И это тогда, когда дела наконец-то пошли на лад! Разве он не был безоговорочно верен — князю Гэндзи, господину Таро и влиятельному господину Хидё, супругу госпожи Ханако? Неважно, кто из них одержит верх в этой паутине заговоров, и кто потерпит поражение — если и вправду кто-то из них к заговору причастен, чего, конечно же, Цуда не мог знать в точности, — он-то точно ни в чем не виновен! Однако же это именно его искалеченное тело насадят на кол. Это он будет умирать в мучениях, исходя криком. Всех членов его семейства тоже казнят, а все его имущество конфискуют. Что за несправедливость! Есть ли предел жестокой, безграничной алчности самураев?
— Спасибо, что пришли повидаться с нами, — сказала госпожа Эмилия. — Я уверена, что вы очень загружены делами строительства.
— Я никогда не буду настолько загружен, чтобы не быть к вашим услугам, госпожа Эмилия. И, конечно же, к вашим, госпожа Ханако. Если, конечно, я действительно могу оказать вам услугу, вам достаточно…
— Спасибо, Цуда, — оборвала его Ханако. Она знала, что архитектор будет говорить и говорить ни о чем, если она его не остановит. Все простолюдины делались угодливы в присутствии знати, но угодливее всех держались те, кто имел дело с деньгами, как тот же Цуда. Причина этого крылась в том, что почти все самураи и значительная часть князей погрязла в долгах, и князья время от времени избавлялись от долга, под тем или иным предлогом избавившись от соответствующих торговцев и ростовщиков. Даже сёгун, и тот неоднократно это проделывал.
Нервозность Цуды усиливал еще и тот факт, что он подтасовывал счета таким образом, что стоимость происходивших под его руководством работ возросла примерно на десять процентов. Несчастный бедолага понятия не имел о том, что в силу сложной расстановки поверенных, уполномоченных, доверенных лиц и тому подобного, он был не главным владельцем своего банка, а скорее чем-то наподобие управляющего. Настоящим же хозяином был, конечно, князь Гэндзи. Благодаря предкам-провидцам, клан Окумити уразумел роль денег давным-давно, когда другие кланы все еще мыслили категориями рисовых полей как мерила богатства.
Ханако знала об этом, потому что князь Гэндзи поручил ей помогать господину управляющему содержать в порядке финансовые дела клана, и она занималась этим вот уже пять лет.
Она сказала:
— Мы не станем отнимать у вас ваше драгоценное время сверх необходимого. Всего лишь несколько вопросов, касательно сундучка со свитками, который недавно прислали госпоже Эмилии в Эдо.
— Да-да, госпожа Ханако, госпожа Эмилия. — Цуда поклонился обоим женщинам по очереди, поскольку был не вполне уверен, к кому же ему следует обращаться. — Я надеюсь, он дошел в точности таким же, каким я его обнаружил — то есть, закрытым?
С одной стороны, говорила с ним сейчас госпожа Ханако. С другой, вопросы определенно исходили от госпожи Эмилии. Кроме того, следовало считаться еще и с тем, что госпожа Ханако была подлинной японской благородной дамой, женой старшего военачальника клана — человека чрезвычайно мрачного и наводящего страх, даже более устрашающего, чем господин Таро, — а госпожа Эмилия, хоть ее и величали «госпожой», тем не менее являлась чужеземкой — неоспоримый факт. Но, с другой стороны, нужно было учитывать и еще один факт: госпожа Эмилия была близким другом князя — возможно, ближайшим из близких, если верить слухам, к которым он, конечно же, не питал ни малейшего доверия и не позволял себе по этому поводу никаких неподобающих мыслей…
— Мы хотим знать, где именно в замке нашли этот сундучок, — сказала Эмилия.
— О, прошу меня простить, если мое сопроводительное письмо или мой посланец вызвали у вас впечатление, что сундучок нашли в замке. На самом деле, он был найден в чрезвычайно любопытном месте и очень странным способом.
Госпожи многозначительно переглянулись. Но что скрывалось за этими многозначительными взглядами, Цуда не понял. Ну да ничего, об этом он поразмыслит потом, когда у него будет время обдумать эту встречу на досуге.
— Или, быть может, мне следовало бы сказать — в самом благоприятном месте и самым уместным способом.
— Где его нашли? — спросила Ханако.
Цуда с трудом поспевал за госпожами. Он не привык ездить верхом. Хотя он мог себе позволить купить и содержать коня — или десять, если уж на то пошло, — он редко на него садился. Ему не хотелось выглядеть чересчур самоуверенным. Традиционно верхом ездили только самураи, и никогда — крестьяне, а самураи этого княжества на протяжении столетий славились своим искусством конного боя. Цуда прекрасно понимал, какую горечь испытает самурай — особенно пеший, — завидев его на коне, а если случится так, что этот конкретный самурай окажется его должником, то его горечь с легкостью может перерасти в смертоносную ярость. Было и еще одно обыденное соображение, сопряженное не столько со страхом, сколько с утомительной обязанностью. Всякий раз, когда Цуде довелось бы проезжать мимо самурая, он был бы обязан сойти с коня и поклониться, поскольку он не имел права физически находиться выше того, кто стоял выше него на социальной лестнице. Если же он и так уже стоял на земле, кланяться было куда проще.
Обе госпожи переоделись в широкие брюки-хакама и уселись в седла на манер самураев, а не боком, как ездили придворные дамы. Выехав за ворота замка, они обнаружили, что там их уже поджидает господин Таро и несколько самураев, вознамерившиеся сопровождать их. Откуда господин Таро узнал, что они покидают замок? Цуда понятия не имел. Свойственная самураям манера предвосхищать события здорово действовала ему на нервы.
Когда они приблизились к месту стройки на холме над Яблоневой долиной, Цуду снова бросило в пот. Но на сей раз это его не беспокоило. Если даже одежда подмокнет, он всегда сможет свалить все на лошадь. Лошади — по природе своей потеющие, дурно пахнущие животные. Но вдруг господа усмотрят какой-то недостаток в его работе? Вдруг решат, что стройка недостаточно далеко продвинулась? Что он строит не на том месте? Что постройка неверно ориентирована по сторонам света? Может, он неправильно прочел чертежи? Может, срубил слишком много деревьев? Или слишком мало?
Какой-то самурай галопом подскакал к Цуде и грубо сказал:
— Эй, ты! Хватит ползти! Ты попусту растрачиваешь время вышестоящих!
Судя по его виду, он охотно срубил бы голову Цуде, не сходя с места.
— Да, господин, прошу прощения, господин, я не привык ездить верхом, низшим не подобает ездить на лошадях…
Самурай схватил поводья лошади Цуды, пнул ее так, что она пустилась вскачь, и повел туда, где их ждали остальные члены отряда. К тому моменту, как они туда добрались, Цуда был уверен, что его мужские органы настолько пострадали от битья об жесткое седло, что ему никогда больше не удастся сойтись с гейшей.
— Слезай, — приказал Таро. — Покажи госпоже Ханако и госпоже Эмилии, где именно ты обнаружил сундучок.
— Слушаюсь, господин Таро, — отозвался Цуда и почти что свалился с седла, так он спешил выполнить приказание. Зачем от только ухватился за этот подряд? Пусть бы за него брался кто-нибудь другой! Пусть бы кто-нибудь другой рисковал своей шкурой! А теперь ему приходится рисковать самому. — Мы начали работы три недели назад, — сказал он.
