— Возможно, мы неправильно поняли этот абзац, — сказала Эмилия.
— Нет, все правильно, — возразила Ханако и прочла из свитка: — «Мы встретимся в женском монастыре Мусиндо, когда вы войдете в мою келью. Вы заговорите, я — нет. Когда вы приметесь искать меня, вы меня не найдете. Как такое возможно? Вы не будете знать этого до тех пор, пока не появится дитя, но тогда вы будете знать все твердо».
— Это предсказание не может не быть ложным, — сказала Эмилия.
— Для нас это еще только должно произойти. Но автор пишет об этом как о чем-то уже свершившемся. Об истории.
Эмилия с сомнением покачала головой.
— Как человек, который, предположительно, умер шестьсот лет назад, может говорить о чем-то, что произойдет в будущем, как о прошлом? Я не верю, что это было написано в древности. Я думаю, это подделка, состряпанная специально, чтобы причинить какой-то вред.
Ханако улыбнулась.
— Вы начинаете думать, как мы, Эмилия.
— Ну, я полагаю, это до определенной степени неминуемо, — сказала Эмилия. — Времена сейчас беспокойные, а у князя Гэндзи много врагов. Я думаю, некоторые из них совершенно лишены совести, и они пошли бы на все, лишь бы навредить ему.
— Мне хотелось бы согласиться с вами, но я не могу, — сказала Ханако. — Заговор, подобный тому, который вы описываете, нельзя исполнить подобным образом. Во-первых, свитки принесли вам, а всем известно, что вы всецело преданы князю Гэндзи. Во-вторых, поскольку они написаны по-японски, следовало ожидать, что вы приметесь с кем-нибудь советоваться, а всем известно, что я — ваш ближайший друг. В моей преданности князю Гэндзи тоже нельзя усомниться. Таким образом, никак нельзя ожидать, что содержимое этих свитков станет достоянием общественности — а без этого чем они могут послужить подобному заговору?
— Не хочешь ли ты сказать, что думаешь, будто эти свитки подлинные?
— Я думаю, что нам не следовало приезжать в Мусиндо, — сказала Ханако.
— Мне — следовало, — возразила Эмилия, упрямо поджав губы, — чтобы опровергнуть то, что здесь написано. Ты точно не боишься?
— Нам не следовало сюда приезжать, — повторила Ханако.
Тут из-за двери донесся голос Таро.
— Госпожа Ханако, я разместил людей в монастыре и вокруг него, как вы и приказали. Сегодня ночью я буду лично охранять внутренний дворик.
— Пожалуйста, войдите, Таро, — сказала Эмилия.
Дверь скользнула вбок. Таро, оставаясь снаружи, поклонился.
— Мне нужно приглядеть за людьми, госпожа Эмилия. Если вам что-нибудь потребуется, позовите, и к вам сразу же кто-нибудь придет.
— Спасибо, Таро, — поблагодарила его Эмилия.
— Когда мы были здесь в прошлый раз, мы были насквозь мокрые от лошадиной крови, — сказала Ханако.
— Кажется, будто это было так давно, — сказал Таро. — С тех пор так много изменилось…
— И еще больше изменится, — сказала Ханако. — Но мы должны оставаться непоколебимыми.
— Воистину, — с поклоном отозвался Таро.
После того, как он закрыл дверь, Ханако прислушалась к звукам его удаляющихся шагов.
— Что такое? — спросила Эмилия.
— Ничего, — отозвалась Ханако. Незачем беспокоить Эмилию, рассказывая ей о своих подозрениях; возможно, они не имеют под собою оснований. Но в течение всего путешествия Таро вел себя не так, как всегда. Ханако не могла сказать, что конкретно ее беспокоит. Просто что-то едва уловимо изменилось в его взгляде, осанке, голосе. Скорее всего, на Таро оказало свое воздействие общее беспокойное состояние нации, как и на всех на них. Но возможно было и более зловещее объяснение. Ханако заметила, что все воины, которых Таро взял с собою, были его непосредственными вассалами. Среди них не было ни одного из самураев ее мужа, Хидё. При других обстоятельствах Ханако даже не обратила бы на это внимания. Но эти слабые, едва различимые перемены в Таро обеспокоили ее в достаточной степени, чтобы начать высматривать другие несоответствия.
Эмилия снова перечитала этот абзац.
— «Мы встретимся в женском монастыре Мусиндо, когда вы войдете в мою келью. Вы заговорите, я — нет. Когда вы приметесь искать меня, вы меня не найдете. Как такое возможно? Вы не будете знать этого до тех пор, пока не появится дитя, но тогда вы будете знать все твердо».
Ханако пробрал озноб.
— Как-то это все бессмысленно, — сказала Эмилия. — Какое дитя? И кого она называет «вы»? Здесь не осталось ни одной целой кельи. И Мусиндо — мужской монастырь, а не женский.
— В 1292 году, когда Мусиндо только был построен, он был женским, а не мужским.
— Что? — Эмилия почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
— Прежде, чем он превратился в руины в ходе сражения, которое вел князь Гэндзи, его разрушали и прежде, во время войны между основателем нашего клана, князя Хиронобу, и предателями, убившими его. Тогда же они сожгли Мусиндо дотла, вместо со всеми, кто здесь находился. Он на протяжении столетий оставался заброшенным. Старый настоятель Дзенген — он умер как раз перед тем, как вы приехали в Японию, — отстроил его собственными руками. Он-то и основал здесь мужской монастырь.
— Но это все равно не дает ответа на остальные вопросы, — попыталась воспротивиться Эмилия.
— Нет, — согласилась Ханако, — но не так трудно сделать некоторые предположения.
— У меня не получается. А у тебя?
Ханако заколебалась. Ей не хотелось об этом говорить, но теперь она верила, что в том не будет вреда. Ощущение неизбежности нарастало в ней с тех самых пор, как она впервые увидела, как Эмилия читает эти свитки — еще в Эдо, во дворце «Тихий журавль». Ханако знала: чему быть, того не миновать.
— Ребенок, который упоминается в свитках, — сказала Ханако, — это наследник, который продолжит род. «Вы» — это особа, которой эти свитки адресованы.
Эмилия потрясенно уставилась на нее.
— Ханако, я надеюсь, ты не имеешь в виду меня?
— Мы здесь, — сказала Ханако, — так что скоро мы все узнаем.
— Или не узнаем, — сказала Эмилия несколько энергичнее, чем намеревалась. — Возможно, эта Сидзукэ была очень умна, но, конечно же, она не обладала никакими сверхъестественными силами. Ведьм не существует.
— Лучше бы вы не произносили ее имени, — сказала Ханако, приложив все усилия, чтобы голос ее не дрогнул.
Этой ночью двое женщин спали урывками, в страхе ожидая того, что одна из них считала неизбежным, а другая — невозможным. Когда рассвело, а к ним так никто и не явился, обе они сделались намного веселее, чем накануне. На самом деле, Ханако впервые за все время путешествия ощутила подъем духа. Даже ее подозрения по отношению к Таро растаяли.
— Я рада, что вы оказались правы, — сказала Ханако. — Мы, японцы, чересчур суеверны. Мы слышали так много старых историй, что начинаем верить в них вопреки собственному здравому смыслу.
— Это изменится, — отозвалась Эмилия. — Япония вот-вот войдет в сообщество цивилизованных наций. Настанет день — и он недалек, — когда Япония станет такой же современной и высокоразвитой страной, как Соединенный Штаты, Британия, и другие великие государства. Всех нас будет вести логика, а не бабушкины сказки.
Во второй половине дня Ханако отправилась вместе с Кими полюбоваться огородом, устроенным Горо. Как сказала Кими, кроме обычных овощей Горо выращивал еще и съедобные цветы. Он узнал про них, наблюдая за дикими цветами, которые собирал монах-чужеземец, Джимбо.
