встретились, возможно, она осталась бы жива — и до сих пор была бы жива. Я никогда не узнал бы ее, никогда бы не полюбил ее, никогда бы не был любим ею. Моя жизнь осталась бы все тем же беспросветным ужасом, каким она была до нашей встречи. Но я бы согласился на это — пусть бы только она жила где-то и была счастлива.
Речи отца становились все более и более бессмысленными. Если бы он никогда не встретился с матерью, какая бы ему была польза в том, что она не умерла бы и до сих пор оставалась жива? Ему бы не было с этого никакого толку. Он ведь даже не знал бы, что она есть на свете.
— Ты понимаешь?
— Да, отец.
Ёримаса рассмеялся и положил руку Гэндзи на плечо.
— Ничего ты не понимаешь. Но если ты тебе очень повезет и очень не повезет, когда-нибудь ты это поймешь.
Ну вот, опять он за свое. Опять говорит чушь.
— Да, отец, — сказал Гэндзи. Ну когда же он уйдет?
Впоследствии Гэндзи всегда сожалел, что в тот день желал, чтобы отец поскорее ушел, потому что когда он все-таки ушел, то ушел навсегда. Через месяц его нашли мертвым. При нем был подарок для Гэндзи, аккуратно завернутый в шелковый лоскут, и короткое письмо.
Письмо гласило: «Мой дорогой сын, прости, что я не присутствовал на твоем дне рождения. Вот твой подарок. Надеюсь, что он будет для тебя таким же сокровищем, как и для меня». В письме не было никакого памятного стихотворения. Настоящий самурай непременно бы его написал.
Подарком была красивая серебряная цепочка, к которой были прикреплены крохотные белые камешки, искусно ограненые в форме яблок. Цепочка принадлежала его матери. Гэндзи помнил, что она часто подвешивала ее к поясу.
Гэндзи сохранил и письмо, и подарок, не потому, что ценил их как последнюю памятку, оставшуюся от отца — вовсе нет, — просто так было должно. Самураи всегда поступают так, как должно, вне зависимости от собственных чувств. Он отложил письмо и цепочку и забыл про них, как обещал себе забыть про своего неудачника-отца.
Гэндзи взглянул на цепочку с крохотными белыми яблоками, которую сжимал в руке.
Что они символизировали, любовь или смерть? Или и то, и другое? Во всяком случае, складывалось впечатление, что в их клане смерть и любовь неразрывно переплетены. Его отец и мать умерли во исполнение пророчества, приведшего к рождению Гэндзи.
Он много лет презирал отца за слабость и трусость. Он понимал смерть матери. Роды — это всегда серьезный риск. Но что это за самурай такой, который умирает от любви? Когда-то Гэндзи казалось, что он знает ответ. Теперь он не был в этом уверен. Что же в конечном итоге привело отца к смерти, слабость или сила? Сила слабости, которой не понимал Гэндзи-мальчик, сделалась исполнена глубокого смысла для Гэндзи-мужчины. Что же означала его способность понимать подобные вещи, что он силен или что он слаб?
Пользуясь тем, что он в башне один, Гэндзи громко рассмеялся.
Он снова посмотрел на крохотные каменные яблоки, лежащие у него на ладони, и коснулся их другой рукой. И сжал, так крепко и так надолго, что они стали не холодными, как подобает камню, а теплыми, как его плоть и кровь.
Окумити-но ками Гэндзи, князь Акаоки, просидел в главной башне замка «Воробьиная туча», наедине с прахом своей возлюбленной матери и своего глубоко уважаемого отца далеко за полночь.
У князя Киёри слегка закружилась голова. Сперва он подумал, что выпил слишком много сакэ. Затем он заметил, что его язык и горло начинают неметь, а конечности покалывает; вокруг госпожи Сидзукэ возник легкий светящийся ореол, напоминающий далекую радугу. Поскольку сама госпожа Сидзукэ была полупрозрачной, общий эффект лишь усилил ощущение головокружения.
— Когда вы сказали мне, что мы более не встретимся после сегодняшней ночи, я неверно понял, что вы имели в виду. Вы хотели сказать, что я умру, — сказал Киёри.
— Нет, мой господин, — возразила госпожа Сидзукэ, — я не это хотела сказать. Я сказала ровно то, что имела в виду: что после этой ночи мы более не увидим друг друга. Я никогда не говорила с вами загадками и никогда не пыталась вас обмануть.
— Вы хотите сказать, что не знали, что я буду отравлен? — Киёри взглянул на пустую миску из-под супа. — Яд был в супе, верно? Кто меня убил?
— Я знаю многое. Я делилась с вами лишь малой частью своих знаний. Неужто вы предпочли бы, если бы я заранее рассказывала обо всем, что ждет вас в жизни: обо всех ваших победах и трагедиях, свершениях и разочарованиях? О том, где, когда и от чего вы умрете?
Киёри покачал головой.
— Вы, как всегда, правы. Я и так уже знал куда больше, чем мне хотелось бы. Если бы я знал все, и без того тяжелая ноша сделалась бы просто невыносимой.
— Вы хорошо несли ее, господин Киёри. Благородно, мужественно и достойно.
— В самом деле? — Киёри тяжело осел набок. Пока что он дышал без затруднений. Однако же, мышцы его начинали слабеть. Вскоре он уже не сможет сидеть прямо. — Так кто меня убил? Эта сёгунская змея, Каваками Липкий Глаз?
Сидзукэ изящным движением скользнула к нему, не отрывая колен от пола, и словно бы мягко коснулась его руки. На самом же деле она не могла прикоснуться к нему, как и он не мог прикоснуться к ней.
— Не волнуйтесь, — сказала Сидзукэ. — Сохраняйте спокойствие. Следуйте ритму дыхания.
— Если это дело рук Каваками, — упрямо стоял на своем Киёри, — значит, предатель проник в самое сердце клана. Над Гэндзи нависла опасность. Я должен предупредить его.
Ноги уже не повиновались ему. Киёри пополз к нише, где хранились бумага, чернила и кисти.
— Каваками здесь ни при чем, — сказала Сидзукэ, — и Гэндзи ничего не грозит. Тот, кто отравил вас, сам погибнет вскорости после Нового года.
Она не стала говорить старому князю, что это сделал его сын, Сигеру, и что Сигеру сойдет с ума, и что смерть Киёри — лишь первое из многих чудовищных убийств, которые Сигеру совершит на протяжении сегодняшней ночи. Пророчество, которое она сообщила ему, и котором он много лет назад поделился с князем Нао, вот-вот должно было исполниться до конца. После кровопролитий этой ночи единственными Окумити, оставшимися в живых, станут Гэндзи и Сигеру, а вскорости останется один Гэндзи.
Киёри прополз всего несколько шагов и дальше ползти не смог. Он перекатился на спину и уставился в потолок. Даже моргать уже было трудно.
Сидзукэ подошла к нему и опустилась на колени рядом с ним.
Киёри взглянул на нее и произнес:
— Гэндзи будет в безопасности…
— Да.
— Клан останется жить…
— Да.
— Мы свергнем сёгуна Токугава…
— Да.
— Вы говорите это не затем, чтобы обмануть и утешить умирающего?
— Нет, мой господин. Я никогда не стала бы так поступать.
Киёри начал задыхаться. Слабеющие мышцы груди уже не выдерживали собственного веса.
— Скажите… последнее… Кто вы?
— Ваш верный друг, мой господин, как и вы — мой.
