может повредить туру, тем более «Cheap Trick» всегда оказывали на нас большое влияние, а теперь они должны были играть у нас на разогреве. Тем не менее, когда я услышал, что это всего лишь тридцать дней, мое сердце оттаяло, и на глаза непроизвольно навернулись слёзы. С ним будет всё в порядке, и группа останется невредимой даже при том, что мы на самом деле этого не заслуживаем. После этой мысли я укололся и заторчал.
Поскольку героин был моей и Николь маленькой тайной, никто в группе не понимал, насколько плохо обстояли дела. Я никогда не говорил нашему тур-менеджеру и секьюрити, что я колюсь: я всегда добывал героин самостоятельно. И хотя я уже не был наивным подростком, я медленно попадал в зависимость. Ирония состояла в том, что, как я узнал позже от нашего бухгалтера, первоначально он свёл меня с Николь, потому что думал, что влияние этой чистой, восхитительной женщины будет держать меня в определённых рамках. Он очень недооценил мои способности. Признаться, я их тоже недооценил. Я понял это, когда мы отправились в Японию.
Я не взял с собой никакого героина, рассчитывая на то, что это будет хороший способ остановиться, но к концу полёта, я начал заболевать. В гостинице я потел, с носа текло, поднялась температура, и моё тело начало знобить. Прежде я не испытывал ничего подобного в отсутствии дозы. Я всегда думал, что я сильнее любого наркотика, что я слишком умён, чтобы попасть в зависимость от чего-либо, что только идиоты без силы воли становятся наркоманами. Но в моем гостиничном номере я пришёл к выводу, что либо я неправ, либо я — идиот. Я вытащил из сумки свой маленький кассетный плейер и поставил первый альбом «Lone Justice», который только что вышел. Я прослушал его много раз в течение почти двадцати четырех часов, лёжа на кровати с открытыми глазами, слишком больной, чтобы уснуть.
После двух дней тошноты от лёгких наркотиков я понял, что я — действительно наркоман. Группа изменилась. Из весёлых, любящих позабавиться сорванцов она превратилась в какое-то ожесточённое, обтянутое кожей, мозолистое костлявое бродячее существо. Мы были уставшими, мы не могли остановить время, а я стал грубым и неуступчивым.
Но здесь я был в стране, где фанаты дарили мне куклы, рисовали для меня комиксы, говорили, что им нравятся мои волосы, и плакали, подходя ко мне. Несмотря на свою болезнь, я впервые смог ощутить это, я получал часть любви, которую всё это время искал посредством музыки. А взамен я терроризировал всех вокруг, разрушал всё, что попадалось на моём пути, пил всё, что мог, чтобы только отгородиться от всего этого. Я ослабел от любви, от своей новой зависимости и от отвращения к самому себе.
К тому времени, когда тур завершался в Европе, я был уже мстительным, ненавидящим себя героинщиком. В День Святого Валентина (14 февраля) мы играли с «Cheap Trick» в Лондоне, и парни из «Hanoi Rocks» прибыли, чтобы посмотреть наше шоу. Брайен Коннолли (Brian Connolly) из «Sweet» присутствовал за кулисами, и я был уверен в том, что он не помнит, как он сказал мне, что из меня никогда ничего не выйдет, когда четыре года назад я послал ему свою демо-запись группы «London». Когда я увидел его, то снова почувствовал гнев и обиду от того телефонного разговора с ним. Я впился в него взглядом, надеясь, что он как-нибудь вспомнит и извинится, но он так и не сказал мне ни слова. Я тоже не смог заставить себя подойти к нему и позлорадствовать, потому что я был похож на кусок дерьма из-за того, что с утра не укололся. Я удовлетворился тем, что каждый из группы той ночью сказал мне, каким он оказался козлом. Это было моей валентинкой (valentine — подарок на День Святого Валентина).
После шоу я прихватил Энди (Andy) из «Hanoi Rocks», мы прыгнули в черное лондонское такси и отправились на поиски героина. С песней «Clash» “White Man in Hammersmith Palais”, звенящей у меня голове, мы, наконец, нашли дилера на захолустной улочке в полуразрушенном коммунальном доме.
“Эта достаточно сильная дурь”, улыбнулся мне дилер сквозь большие гнилые зубы.
“Я крут”, сказал я ему. “Я старый профи”.
“Ты, брат, похоже, тёртый калач”, сказал он мне. “Желаешь, чтобы я сделал это для тебя?”
“Да, это было бы прекрасно”.
Он закатал мой рукав и обмотал петлей резиновый медицинский жгут вокруг верхней части моей руки. Я держал жгут туго затянутым, в то время как он заполнил шприц и воткнул иглу мне в руку. Героин побежал по моим венам и, как только он взорвался у меня в сердце, я понял, что мне конец. Я не должен был позволять кому бы то ни было делать мне укол. Это был тот самый случай: я подыхал. Но я не был готов к этому. У меня ещё были дела, которые я должен был закончить, хотя я никак не мог вспомнить какие именно. Ах да. Трахнуться.
Я кашлял, блевал, снова кашлял. Я очнулся, комната была вверх тормашками. Я лежал на плече у дилера, который выносил меня в дверь, как старый мешок с мусором. Меня снова начало тошнить, и рвота полилась у меня изо рта. Он бросил меня на пол. Моё тело посинело, Энди, пытаясь привести меня в чувства, положил мне в штаны лёд, по всем моим рукам и груди были большие рубцы от ударов бейсбольной битой. Это была идея дилера: он думал, что, если он причинит мне сильную боль, то мой организм под действием болевого шока придёт в себя. Когда такая тактика не подействовала, он, очевидно, решил просто выбросить меня в мусорный контейнер позади дома и оставить там умирать. Но тут меня вырвало на его ботинки. Я был жив. Полагаю, что это была моя вторая валентинка за одну ночь.
Конечно же, я не усвоил этот урок. Казалось, никто в группе никогда не учил своих уроков, несмотря на то, что Бог посылал нам массу предостережений. Не прошло и две ночи, как я снова был там.
Рик Нилсен (Rick Nielsen), гитарист «Cheap Trick», хотел представить нас Роджеру Тэйлору (Roger Taylor) из «Queen», который был одним из любимых барабанщиков Томми. Роджер привёз нас в русский ресторан, куда, по его словам, всегда ходили «Queen» и «Rolling Stones». Он провёл Томми, Рика, Робина Зандера (Robin Zander) — вокалиста «Cheap Trick» — и меня в персональный кабинет с резным, ручной работы, дубовым потолком. Мы сели вокруг огромного старинного деревянного стола и прежде, чем насладиться русским обедом, попробовали все виды водки, которые только известны человеку — сладкая, перцовая, малиновая, чесночная. Рик был одет в чёрный прорезиненный пиджак, и я почему-то всё время твердил ему, что испытываю непреодолимое желание помочиться на него.
Мы постепенно становились пьяными и дурными, смеясь, мы рассуждали о том, какая это великолепная ночь, когда вошёл хозяин ресторана и об’явил, “А сейчас — десерт”. Затем в комнату вошла целая команда официантов. Каждый официант предназначался для каждого из нас, и каждый аккуратно нес накрытый крышкой серебряный поднос. Они поставили подносы перед нами и один за другим сняли крышки. На каждом подносе было семь дорожек кокса, соответствующих величине каждой рок-звезды. Хотя я был все ещё слаб от предыдущей ночи, я вынюхал их все и продолжил пить. Следующее, что я помню, мы вернулась в бар нашей гостиницы, и Роджер Тэйлор разговаривал с Риком Нилсеном, пока я сидел на табурете позади них. Я встал на колени на табурет, стянул свои кожаные штаны и сделал то, что обещал сделать всю ночь: помочился на пиджак Рика. Он даже не понял, что произошло, пока моча не начала стекать на его штаны и на пол. В тот момент я подумал, что это довольно забавно, но когда я потом подошел к двери своего номера, я почувствовал себя ужасно: я только что нассал на своего кумира.
Той ночью мне хотелось выбежать и найти героин, но я заставил себя лежать в кровати и ждать, когда придёт сон. Я не собирался отказываться от героина, но, возможно, пришло время притормозить. Я начал пытаться управлять своим потреблением: один день я кололся, затем следующий день пропускал. Иногда я держался целых три дня. Но таким образом я только обманывал себя. Я осознал это в полной мере, когда у меня закончился героин, как раз перед окончанием тура.
Прежде, чем сесть в самолет, который вёз нас домой из Франции, я позвонил своему дилеру в Лос- Анджелес и сказал ему встретить меня в аэропорту. Затем для верности, чтобы он не опоздал, я вызвал лимузин, чтобы тот подбросил его до аэропорта. Весь полёт я ёрзал в своём кресле от нетерпения, мечтая о том первом сладком проникновении героина в мои вены после столь долго перерыва. Меня даже больше не волновали девочки. Винс мог забирать всех их себе, оставив мне только наркотики.
Когда к самолёту подали трап, я был первым на выход. “Пока, парни, увидимся”, было всё, что я мог сказать группе, с которой я провёл последние восемь месяцев. Затем я пошёл с моим дилером, запрыгнул в лимузин, и в мою руку вошла игла даже прежде, чем успела захлопнуться дверь автомобиля. Мы встретили Николь на Вэлли Виста Бульвар в Шерман Оукс (Valley Vista Boulevard in Sherman Oaks), где она показала мне мой первый настоящий дом, который она выбрала для меня, пока я был в туре.
Я всегда думал, что возраст и успех помогли мне преодолеть застенчивость и низкую самооценку, которые развились во мне из-за постоянной смены домов и школ, когда я был ребёнком, но на самом деле я абсолютно не изменился. Я просто утопил эти чувства в героине и алкоголе. Как человек, я действительно
