оставалось от моего самообладания, которое я старался укрепить после пребывания в клинике, и стал абсолютно безвольным параноиком. Однажды днём, какие-то люди зависали в моей гостиной, а мы с Вэнити спрятались от них в спальне. Мы включили радио, которое было подключено к колонкам, развешанным по всему дому, и слушали музыку, затем решили закурить фрибэйс. Пока мы курили, музыка прекратилась и по радио началась какая-то беседа. Я вытащил свой «Магнум» («.357 Magnum») и сделал очередную затяжку. Задержав фрибэйс у себя в легких, я заорал на радио, “Вы, ублюдки, я вас пристрелю, мать вашу. Убирайтесь отсюда к чёрту”. Полагаю, мне показалось, что голоса, доносившиеся из радио, были голосами людей в моей гостиной, которая была рядом за дверью. Конечно же, голоса не умолкали, поэтому, выдохнув сладкую затяжку белого дыма в воздух, я разрядил свой «.357-ой» прямо в дверь.
Но голоса продолжали звучать. “Я убью вас, мать вашу, убью!” орал я на них. Я ногой распахнул дверь и увидел, что они доносились из полутораметровой колонки в углу. Я зарядил другую обойму в пистолет, и колонка, покрывшись отверстиями от пуль «Магнума», упала на бок. Но голоса не прекращались: “Здравствуйте, это «КЛОС», с вами говорит Дуг (Doug)… ” («KLOS» — лос-анджелесская классик-рок- радиостанция).
У меня, чёрт подери, практически сорвало крышу, все в панике покинули мою гостиную, когда я расстреливал бедную колонку, пока, наконец, голоса не прекратились. Думаю, что на Вэнити на мгновение снизошло просветление, и она, наконец, поняла, как выключается радио.
Наши отношения были одними из самых странных и самоубийственных, которые у меня когда-либо были с женщинами. Мы могли целую неделю кутить вместе, а затем не видеться в течение трех. Или, пока мы курили крэк (crack), она читала мне лекции о том, как «Кока-Кола» («Coca-Cola») вредит моему пищеварению. Однажды днём, когда я был у неё дома, привезли дюжину роз от Принца с запиской: “Брось его. Вернись ко мне”. Тогда я поверил этому, но сейчас думаю, что она просто манипулировала мной. Принц, скорее всего, никогда не присылал ей никаких цветов.
В другой раз, я был в её квартире, и она послала меня за апельсиновым соком. Когда я возвратился, охранник не позволил мне в’ехать обратно.
“Но я только что был здесь”, сказал я в недоумении.
“Мне очень жаль, сэр, но я получил распоряжение. Вы не можете войти”.
“Что за …”
“Как бы там ни было, на вашем месте, я бы лучше уехал отсюда. Я не знаю, что происходит в этой квартире, но я не хочу ничего знать об этом”.
В конце концов, один из её соседей рассказал мне, что у неё есть дилер, который живёт за углом и приносит ей целые брикеты кокса, когда я уезжаю. Она скрывала от меня это не потому, что стеснялась своей сильной зависимости, а потому, что волновалась, что я всё это выкурю.
Однажды ночью, Вэнити спросила, женюсь ли я на ней. Я ответил “да” только потому, что был ужасно обдолбан, идея была бредовая, и это было легче, чем сказать “нет”. Отношения строились только на наркотиках и развлечениях, а не на любви, сексе или даже дружбе. Но, будучи под кайфом, она сказала в интервью прессе, что мы помолвлены. Она всегда умела усложнить мне жизнь настолько, насколько это было возможно. Томми был в своём многомиллионном голливудском доме, а я застрял здесь, в этом каменном мешке (rock city). Не было ничего удивительного в том, что он теперь всегда смотрел на нас будто свысока — потому что мы этого вполне заслуживали.
В то время, когда я встречался с Вэнити, наши менеджеры пытались снова наладить общение между членами группы, чтобы приступить к записи следующего альбома. К тому времени, я не только курил фрибэйс, но и снова сидел на героине. Я носил ковбойские сапоги поверх штанов в обтяжку, а внутри сапог у меня всегда лежали шприцы и ампулы с героином. Я хотел завязать с этим, и предпринимал массу усилий, пытаясь встать на праведный путь. Но я не мог ничего исправить. Когда я решил перейти на метадон (methadone), чтобы отказаться от героина, то это только ухудшило положение, и вскоре я уже сидел и на героине, и на метадоне. Каждое утро, прежде чем ехать в студию, я на своём новеньком «Корвете» («Corvette») отправлялся в медпункт и становился в очередь с другими наркоманами, чтобы получить свою дозу метадона. Затем я приезжал в студию, и, постоянно беря перерывы, проводил по полдня в ванной. Иногда Вэнити заезжала в студию и ставила меня в неловкое положение, читая группе лекции об опасности газированных напитков и поджигая фимиам, который вонял, как конский навоз.
В соседней студии над записью работала Лита Форд, когда она увидела меня, то не могла поверить, насколько я деградировал. “Ты всегда был готов завоевать Мир”, сказала она мне, “но теперь ты выглядишь так, будто позволил Миру поиметь себя”.
И хотя могло показаться, что я не писал песен для «Motley», вместе с нею я сумел написать песню для её альбома, названную соответственно “Влюбляясь и расставаясь” (”Falling In and Out of Love”).
Пока мы медленно возвращались из небытия для записи альбома, мне постоянно звонили мой дедушка и тетя Шэрон. Моя бабушка была очень больна, и они хотели, чтобы я приехал навестить её. Но я был настолько “нагероинен” (smacked out), что постоянно игнорировал звонки, пока не стало слишком поздно. Однажды днем, позвонил мой дедушка и, плача, продиктовал мне адрес, куда я должен был явиться на её похороны, которые должны были состояться в будущую субботу. Я пообещал ему, что буду там. Накануне субботы я не спал двое суток подряд. Я вколол себе немного кокса, чтобы придать себе достаточно бодрости, чтобы передвигать ноги, сполз с дивана, начал одеваться, а затем целый час рылся повсюду, пытаясь найти адрес. Затем я три раза переодевался, искал ключи от своей машины и беспокоился о том, как же я найду этот дом без адреса. Наконец, я решил, что это слишком сложно — делать столько дел одновременно. Я сел обратно на диван, приготовил немного фрибэйса и включил телевизор.
Я сидел там, зная, что, пока я смотрю «Остров Гиллиган» («Gilligan’s Island» — сериал), остальная часть моего семейства сейчас на её похоронах, и чувство вины начало подступать к моему горлу. Она была женщиной, которая приютила меня, когда моя мама не могла оставаться со мной, женщина, которая таскала меня по всей стране от Техаса до Айдахо, словно я был её собственным сыном. Без её готовности брать меня к себе каждый раз, жила ли она на бензоколонке или на свиноферме, я, возможно, никогда не смог бы сидеть в этом гигантском доме рок-звезды и колоться всякой дурью. Если бы не она, я делал бы это где- нибудь под мостом в Сиэтле.
На следующий день я решил протрезветь для того, чтобы написать хоть какую-то музыку для альбома, и, возможно даже, позвонить моему дедушке и попросить у него прощения за мой эгоизм. Первая песня, которую я написал, была «Нона» («Nona»), это было имя моей бабушки. Том Зутот (Tom Zutaut) зашёл ко мне домой и послушал её — “Нона, я сам не свой без тебя” (”Nona, I’m out of my head without you”) — и на его глаза навернулись слезы. Мне часто снятся кошмары о болезни моей бабушки и о её похоронах, т. к. то, что меня не было тогда там, рядом с ней и моим дедушкой — одна из вещей, о которых я сожалею больше всего в моей жизни.
Том больше не работал в «Электра». Он перешёл на «Геффен» («Geffen») и подписал для них «Guns N’ Roses». Он хотел, чтобы я продюсировал их запись и подумал, мог ли я придать панк-металу (punk-metal), который они играли в то время, более коммерческое и мелодичное звучание не в ущерб их индивидуальности. Они всего лишь панк-группа, сказал он мне, но они могли бы стать самой великой рок-н- ролльной командой в Мире, если бы кто-нибудь помог им найти мелодии, которые сделают их великими. Я испытывал сильные ломки, пытаясь удержаться от приёма наркотиков, чтобы рассмотреть это предложение, но убеждённость Тома мотивировала меня на написание музыки для своего собственного альбома. Я купил старую книгу Бернарда Фолка (Bernard Falk) 1937-го года под названием «Пять лет забвения» («Five Years Dead»), которая вдохновила меня на песню с тем же названием, и заставила включить мой мозг (kickstarting my brain). Я знал, что мой промежуток воздержания будет коротким, поэтому я должен был торопиться.
Также как и «Theatre of Pain», «Girls, Girls, Girls», вероятно, был феноменальным альбомом, но мы были слишком поглощены всякой собственной личной чепухой, чтобы вложить в него хоть какое-то усилие. На этой записи вы фактически можете слышать ту отдалённость, которая образовалась между нами. Если бы мы не смогли вымучить из себя две песни (заглавный трек и “Wild Side”), альбом стал бы концом нашей карьеры.
В студии каждый из нас смешивал наши наркотики с чем-то, что прежде мы никогда не комбинировали: вина, протест и тайна. И эти три слова — то, что отличает наркомана от гедониста (гедонист — человек, который всегда стремится к удовольствиям и избегает страданий). Томми находился в «Хизерленде», который был не только пристанищем рая, но и дисциплины, где он вынужден был скрывать
