счастью (mercifully), скоро она впала в кому. Её маленькое тело просто не могло больше этого выно-сить. Его так много раз разрезали и зашивали снова; оно было настолько накачано лекарствами и наркотиками; оно было пронизано таким большим количеством радиации, которое не выдержал бы ни один человек; оно перенесло расчленение, рассечение, восстановление, очистку и удаление столь многого из его содержимого, что, подобно тормозным колодкам, на ко-торые нажимали много раз, части истёрлись и больше не знали, как функционировать вместе. Когда ваше тело начинает разваливаться, нет никого, кто может починить механизм. Они могут только задержать этот процесс на какое-то время. И я иногда размышляю, поступил ли я правильно, удерживая Скайлэр в таком состоянии так долго, заставляя её терпеть такую боль целых пять месяцев — десятую части всей её жизни.
Я начал пить настолько сильно, что не выдерживал более часа в «Муншэдоуз» без того, чтобы не отрубиться или не об-левать Келси Грэммера (Kelsey Grammer — американский кино-актёр) с ног до головы. Я был воплощением самой патетической фигуры: отец, который просто не мог справиться с болью от осознания того факта, что скоро он должен будет пережить самую страшную трагедию, которая может выпасть на долю родителя — необходимость хоронить свою собственную дочь. Я дал Скайлэр всё, что у меня было, даже мою собственную кровь для переливания. Я готов был положить свою собственную жизнь, если бы это помогло. Я никогда не думал так прежде — ни о своих женах, ни о моих родителях, ни о ком. Возможно, именно поэтому я пытался убивать себя пьянством, чтобы таким образом я мог чувствовать себя мучеником и обменять свое страдание на её. Каждое утро я сидел в её комнате у её кроватки, испытывая похмелье, читал её сказки и проговаривал её шутки, и притворялся храбрым, словно всё ещё, возможно, будет хорошо.
Для меня не было неожиданностью, когда онколог сказал мне начинать приводить её родственников и друзей для прощания. Но это был первый раз, когда я услышал, как врачи сказали, что больше нет никакой надежды. Прежде всегда был маленький шанс или хороший шанс, или крошечный шанс, или об’ективный шанс. Но никогда — никакого шанса. Возможно, я так много раз заверял Скайлэр, что однажды она вернётся домой, и мы снова будем строить замки из песка на берегу, что начал верить в это сам. Позднее я пришёл в палату Скайлэр с Хайди и увидел капельку крови на её губе. Хайди была возмущена тем, что медсестры просто оставили её лежать там в таком состоянии. Она вытащила платок из своей косметички и наклонилась, чтобы вытереть её. Но кровь так и осталась на губе Скайлэр. Она запеклась. Хайди продолжала вытирать её и кричала, “Остановите её, остановите её”. Мы оба были просто сломлены.
Мы оставались со Скайлэр до позднего вечера, а затем уе-хали, чтобы немного перекусить в «Муншэдоуз». Тем временем приехали Шариз и её родители, чтобы сидеть со Скайлэр. Как только мы уселись за стол, бармен сказал, что мне звонят по телефону. “Винс, приезжай в больницу немедленно”, послышался дрожащий голос Шариз на другом конце провода. “Ее жизненные признаки снижаются. Быстро”. Я не запаниковал и не заплакал, я просто поспешил.
Но я прибыл слишком поздно. К тому времени, когда я доб-рался до больницы, Скайлэр скончалась. У меня так и не было шанса попрощаться с ней и ещё раз сказать ей, как я люблю её.
ШАРИЗ СКАЗАЛА, ЧТО СКАЙЛЭР умерла тихо. Когда её пульс начал замедляться, её глаза открылись, вспыхнув на мгновение страхом, и посмотрели на мать в поиске ответа или об’яснения. “Не бойся, милая”, успокоила её Шариз, сжимая её руку. “Теперь засыпай. Всё в порядке”. Так Скайлэр и уснула. В это время я ехал в потоке машин по Пасифик Кост Хайвэй, и на мгновение моё сердце подскочило у меня в груди. Но я так спешил, чтобы быть у кровати Скайлэр, что не придал этому значения. Но позднее я понял, что, когда женщина, которую я любил больше всего в этом мире, умерла, моё сердце узнало об этом и на мгновение захотело догнать её и присоединиться к ней.
Я покинул больницу, приехал прямо в «Муншэдоуз», поза-имствовал пару болеутоляющих у актера «Джо Исудзу» («Joe Isuzu» — телевизионный сериал), Дэвида Лейжа (David Leisure), и выпил их. Без больницы бар полностью стал центром моего существования. В ночь, когда умерла Скайлэр, я погрузил себя в туман выпивки и таблеток для того, чтобы не думать об этом. Я был её отцом, и предполагалось, что я должен был защитить её. Я сделал для Скайлэр всё, что было в моих силах — ВСЁ — и правда состояла в том, что я оказался бессилен. Она ушла, я был здесь, и ничто не могло этого изменить. Единственная вещь, которая могла всё изменить, была для меня в том, чтобы не быть здесь, но у меня кишка была тонка, чтобы покончить с собой (I didn’t have the balls to kill myself); я надеялся, что выпивка и пилюли сделают это за меня. За день я мог принять двадцать десятимиллиграммовых доз валиума (valium — успокоительное средство) и выпить пива и виски на сотни долларов. Меня абсолютно не заботило, что со мной будет. Иногда я представлял себе, как меня сбивает машина или как какой-нибудь маньяк отрезает мне голову, или как я выбрасываюсь в окно. Так ужасно я хотел быть с нею.
Хайди и торговец алмазами, с которым я познакомился через Томми и Хизер, Боб Прокоп (Bob Procop), который остановился в моём доме после того, как его дом был разрушен зем-летрясением, организовали похороны и заботились обо мне, как об инвалиде. Я был не в состоянии самостоятельно принять душ, переодеться или сделать что-либо для себя самого. Прежде у меня никогда не было близкого мне родственника, который бы умер. Раньше я даже никогда не бывал на похоронах, а теперь здесь я хоронил свою собственную дочь. Это были вещи, которые происходили со мной впервые.
Бабушка и дедушка Скайлэр устроили так, чтобы её хоронили в закрытом гробу, но кто-то что-то перепутал и гроб оказался открытым. Внутри лежал кто-то, кто даже отдалённо не напоминал мою дочь: её глаза так раздулись, что я мог видеть корни её ресниц. Я не хотел, чтобы это было моим последним воспоминанием о ней, поэтому всю службу я простоял в отда-лении. Я не мог заставить себя смотреть на её розовый гробик. Он был такой маленький. Она была такой маленькой.
После службы меня практически похитили, запихнули в ли-музин, и следующее, что я помню, была реабилитационная клиника под названием «Анакапа» («Anacapa») в Окснарде (Oxnard — крупнейший город в Округе Вентура, штат Калифор-ния). Хайди позвонила по нашей персональной кризисной го-рячей линии Бобу Тиммонсу. В тот день я сбежал, вернулся домой в Малибу, проглотил коктейль из таблеток из аптечки и отрубился. Когда я проснулся, я лежал в другой кровати. Каким-то образом я покинул дом и снял номер в отеле «Шератон» в Юнивёрсал Сити (Universal City Sheraton Hotel), где я продолжал себя анестезировать.
Но сколько бы я не глотал, этого никогда не было достаточно. Каждую ночь я с криком просыпался от ужасных кошмаров. Мне грезились демоны и дьяволы, танцующие на могиле Скайлэр. Надгробный камень Скайлэр был заказан, но он всё ещё не был готов, поэтому мне продолжали являться страшные видения о том, что его там нет и том, что там нет ничего, что обозначало бы её могилу. В других кошмарах я видел, что её опухоль вырастала до размеров человека и нападала на меня, опутывая меня своими метостазами. И пока опухоль душила меня, она испускала сильный аромат: не запах гниения или смерти, а сладкий, теплый запах Скайлэр. Я взял из больницы одеяло, в котором она умерла, и каждую ночь я спал под этим одеялом, потому что этот запах заставлял меня думать о ней, как о всё ещё живущей в этом мире.
Я провёл, по крайней мере, неделю в этом состоянии кош-мара, неуверенный, когда именно я был в сознании, а когда нет, пока Хайди и Боб Тиммонс, наконец, не уговорили меня лечь на обследование в «Бэтти Форд Сэнтр» («Betty Ford Center» — крупнейшая клиника, специализирующаяся на лечении от наркомании и алкоголизма). Но прежде, чем я отправился туда, я сказал им, что сначала я поиграю в гольф. Я думал, что это каким-то образом вернёт меня к жизни. Я прилетел в Палм Дезерт (Palm Desert — город в Округе Риверсайд, штат Калифорния), который находился в паре сотен миль, и снял номер в «Мэрриотт» («Marriott» — название отеля). Целую неделю я пил один, один играл в гольф и один отрубался. Затем я запер свои клюшки и свою одежду у себя в номере и взял такси до «Бэтти Форд Сэнтр».
После того, как я провёл в клинике три дня, я был готов действительно сойти с ума. Я не мог иметь дело с врачами, с дисциплиной, с чувством вины, которым они грузили меня. Я пошёл в главный офис и сказал, “Я уезжаю отсюда”. Они захо-тели получить полную плату в размере пятнадцати тысяч дол-ларов. Я подписал чек и вызвал такси до «Мэрриотт». Пошли они…
Я пил, играл в гольф и отрубался, что продолжалось, веро-ятно, ещё месяц. Я был потерян для мира. Я сам заточил себя в тюрьму: всё вокруг напоминало рай, и я чувствовал себя, как в аду. Однажды я набрал семьдесят шесть очков и настолько обрадовался, что сам испугался. Я не мог даже предположить, что могу быть настолько счастливым. Скайлэр умерла. А чем занимался я? Я убегал, я прятался, я играл в гольф на
