– А это что за зверь?
– Эгида? Кто ж ее знает… Нигде нет ответа. Известно лишь, что какое-то защитное устройство. Слыхал, говорится: «под эгидой», то бишь «под защитой».
– Ладно, пес с ней, с эгидой. Еще про какое оружие богов мы знаем?
Средиморский волшебник посоветовал новому своему другу не спешить. Допустим даже, сказал он, что голова Медузы горгоны утрачена бесповоротно. Однако у Медузы было две сестрички, причем взгляды обеих обладали столь же смертоносным действием.
– Ну, Единый тебе в помощь, ищи… – неуверенно покачивая головой, проговорил Пушок. – Только… Помнишь небось, что сестры Медузы… коих звали… в общем, обе сестры бессмертны и поразить их невозможно.
– Управимся…
У него уже дозревал, обрастая последними черточками и детальками, план операции на острове, где обитали крылатые змеедевы с каменящими взглядами. План был сложный, многоступенчатый, очень рискованный, однако другие варианты представлялись просто неосуществимыми. «Придется попробовать», – решительно подумал Сумукдиар и демонстративно широко зевнул.
– Спать пора, пожалуй, – сказал он, потягиваясь. – Скоро полночь.
– Да погоди ты, детское же время, – возмутился Пушок, но тоже встал. – Я вот еще о чем думаю…
Он бегло перечислил средства вразумления, к которым эпизодически прибегали варяжские, кельтские, олимпийские, склавенские и прочие боги, после чего, хитренько подмигивая, напомнил, что и Единый явился в Средний Мир отнюдь не с пустыми руками – не мир послал Он, но меч вручал. Впрочем, ясно было, что слово «меч» в этом контексте употреблялось иносказательно, что в действительности речь идет о куда более грозных диковинах сверхъестественного происхождения. К сожалению, фаластынский трактат не сообщал наиболее существенных деталей, но встречались намеки, будто Единый поражает своих врагов не молниями, как Перун, Зевс, Индра или Доннер, но – льющимся с неба огнем. Именно таким сильнодействующим средством были перевоспитаны эпицентры халдейского разврата Содом и Гоморра.
Тут Сумукдиар встал как вкопанный и, уставив на собеседника ошалелый взгляд, прошептал:
– А ты знаешь, дружище… По моим сведениям, Джуга-Шах пытался овладеть силой небесного огня, и, говорят, алхимики даже наварили ему несколько амфор какой-то кошмарной субстанции! Однако большой войны с Магрибом тогда не случилось, и кувшины эти вслед за царем канули в Джеханнам, то есть в преисподнюю.
– Похоже на правду, я тоже слыхал, будто знаменитый ныне алхимик-правдолюб Андис получил что-то такое… – Пушок равнодушно пожал плечами и продолжил подъем по склону. – А правда ли, что ты возвысился до постижения собственной тени?
– Естественно, что собственной. Чьей же еще!
Гирканец не скрывал раздражения: ну, допустим, не почитаешь ты прежнего царя, но зачем же отвергать с порога все, что с его именем связано! Агабек Хашбази прекрасно понимал, что в изнуряющей битве за престол Джуга-Шах натворил множество мрачных дел, пролив совершенно безобразные реки невинной крови. Однако при всем при том о ратном деле саспирский тиран заботился неустанно и немало на этом поприще преуспел. Нет, неправ был повелитель Белоярска, не придавая значения раскрытому в то время секрету Огня Небесного…
– Между прочим, я на днях, наверное, увижу Андиса, – сказал вдруг Пушок. – Только ни хрена мы от него не узнаем – старик совсем из ума выжил.
Неожиданно ночную тишину разорвал истошный крик – истерично вопила какая-то женщина. Поначалу слов разобрать было почти невозможно, однако постепенно Сумукдиар уразумел, что женщина жалуется – на все и всех: и муж у нее – пьянь, и сыновья – лоботрясы, и дочери – суки неблагодарные, и снохи – гулены подзаборные, и зятья – кобели, и огород не родит, и корова не доится, и солнце с луной неправильно светят, и еще много чего – не так, как надо. Во всех этих бедах крикунья винила всех подряд, исключая почему-то самое себя: и князя местного, и волхва, и соседа-ведьмака, и куму-вертихвостку, и чернозадых средиморцев, и купцов-грабителей, и околоточного пристава, и городских дьяков, и прежних правителей, и бродячих скоморохов, и заучившихся книгочеев.
– …а еще расплодилась нынче погань всякая, – причитала она, срываясь на визг, – нашептывают: дескать, надобно отринуть исконных наших идолов да призвать из пустынь фаластынских злобного Яхаву- кровопивца… У-у-у, ироды окаянные!.. Они ж, падлы, хочут волхвов опять плетьми посечь, а нам на выю попов посадить… Опять воспретят нам Купалу да русалии праздновать… Не надо нам бога вашего Единого, мы Перуна с Белесом почитаем!
Кто-то, также скрытый сумраком, грозно произнес обозленным голосом: заткнись, мол, дура-баба, пока осиновый кол в глотку не вколотили. И без того дикие вопли истерички превратились в нечленораздельный вой, быстро слабеющий вдали, словно кричавшая убегала сломя голову.
Иронически улыбаясь, гирканец спросил:
– Неужели все ваши противники Джуга-Шаха и Единого бога – такие вот психи? Как у вас таких называют– одержимыми?
– Кликушами… Вот скажи мне, колдун, с чего они так орут?
– И не так еще заорешь, коли в тебя бес вселится!
Они подходили к забору постоялого двора, где обосновался Сумукдиар. Похлопав на прощание друга по плечу, Пушок осведомился, чем тот намерен заняться на следующий день, но, пропустив мимо слуха неопределенный ответ, тут же сказал:
– Я тебя завтра найду, свожу в одну компанию. Образованные, мать их перетак, собираются…
– Да я вообще-то… – начал было Сумук, помнивший, что ему светил полет в Бикестан.
– Не возникай, – строго оборвал Саня. – Нехорошее завтра число, так что не советую одному в городе болтаться, особливо под вечер… Ну, бывай здоров.
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, Сумукдиар, с трудом отгоняя хмельную сонливость, пытался
