– С раннего детства мальчиков и даже девочек готовят сюэни к сражениям и охоте: едва ребенок способен усидеть верхом на баране, как уже владеет луком… А луки у них особые, мы так и не поняли, как из них стрелять. Оружие почти все бронзовое: мечи, кинжалы, стрелы, даже булавы. Прежде они не умели плавить железо – ведь для этого нужны особые печи, особые сорта каменного угля. Но теперь проклятые твари захватили наши плавильные мастерские и наши горные рудники!.. В бою сюэни налетают конными шайками до двух сотен клинков, забрасывают издали тучами стрел, затем ложно отступают, выманивая врага в погоню, а затем, раздергав полки противника на разрозненные отряды, внезапно наваливаются крупными силами и истребляют. После боя же непременно подвергают мучительной казни неприятельских вождей, которые не дадут клятву верно служить Тангри-Хану. Но, натолкнувшись на крепкий отпор, обращаются в бегство и в позор себе этого не ставят…
Внезапно Кесменака переменил тему и заговорил о том, что многие тысячи бактрийцев бежали от вражеского нашествия в Бикестан и Парфию. Похоже было, он собирался сколотить из соплеменников сильные отряды и развернуть партизанскую войну против захватчиков. Сумукдиар подумал, что такая борьба, несмотря на весь авторитет, ратное искусство и везучесть Горного Шакала, заранее обречена, ибо силы Орды непомерно велики. Он сказал, возвращая течение беседы в желаемое русло:
– У сюэней были, наверное, сильные колдуны и всякое магическое оружие?
– Да, в Орде есть ужасный чародей Иштари – мужчина и женщина одновременно. – Кесменака похабно ухмыльнулся. – Оно не покидает кибитку Тангри-Хана даже ночью… В бою Иштари повелевает ураганами, молниями, ифритами, драконами и страшными огнедышащими чудовищами, которых сюэни зовут
Похоже, бактрийцу нечего было добавить. Виноград, абрикосы, орешки, хурму и финики они доели, шербет и чай выпили, а время неумолимо подбиралось к сроку, назначенному Али-Азизом.
– Мне пора идти, – сказал Сумукдиар, потягиваясь. – Любовное, понимаешь, свидание. Вот что хочу сказать напоследок: я, конечно, всего лишь простой хозарин, но думается, что вскоре где-нибудь в этих краях схлестнутся армии сюэней и Великой Белой Рыси. Хотелось бы верить, что твой отряд в тот день будет сражаться против Орды.
Кесменака проворчал, дескать, тоже надеется, что в следующий раз они встретятся на поле брани как союзники, а не враги. Он поднялся, но вдруг задумался и сказал тихо:
– Ты спрашивал о колдунах… В свите Тангри-Хана есть еще один повелитель Сил Мрака. Некто Хызр. Нам очень долго дурили голову сказочками о добром страннике по имени Хазрет Хызр, благостном старичке, одна лишь встреча с которым приносит счастье… Он принес нам смерть. Один и без оружия он за мгновение умертвил на моих глазах две конные сотни. Это вообще не человек, а безжалостный демон, хотя внешне ничем не отличается от простого смертного.
– Ты видел его? – вскричал Сумукдиар;
– Как тебя сейчас… Я видел даже Тангри – тот ужасен: ростом на три головы выше меня, морда дикого зверя, из пасти торчат искривленные клыки, как у дикой свиньи. А Хызр – обыкновенный немолодой человек, довольно добродушный с виду… Ну, до встречи, бывший враг мой.
– До встречи, – гирканец колебался, потом все же сказал: – У меня просьба к тебе. Твои воины будут нападать на отряды сюэней, будут следить за их передвижениями – не так ли?
– Конечно.
– Мне обязательно нужно знать, по которому из двух путей – северному или южному – возобновится наступление Орды.
– Если узнаю – сразу сообщу тебе, – заверил Кесменака, потом ехидно добавил: – Обязательно отправлю гонца в Хозарский каганат…
– Можешь послать гонца поближе, – оскалился Су-мук. – Нашему общему другу из замка Ганлыбель, что возле Тахтабада.
В назначенный срок Сумукдиар, соблюдая правила конспирации, прогуливался неподалеку от лавки лжепрорицателя. Али-Азиз внезапно вынырнул из переулка, поглядел по сторонам, неопределенно мотнул головой, подзывая агабека, и зашагал обратно. Гирканец последовал за ним на отдалении двадцати шагов. Они долго пробирались через толпу, которая, по мере удаления от базара, становилась все реже, и наконец оказались в непривычно безлюдной части города возле угрюмого здания военного ведомства. У входных ворот, облокотясь на стенку, стояли зевающие верзилы при полном вооружении.
– Я был здесь час назад, – напомнил стражникам Али-Азиз. – Ваш амир Карим-паша сказал, что оставит пропуск для двух посетителей.
– Посторонних не пускаем! – отрезал громила, на грудном панцире которого сверкала медная бляшка десятника.
– Пока пятьдесят дирхемов не заплатят – никого не пускаем, – пошутил второй стражник, а остальные залились жизнерадостно-самодовольным смехом.
Вместо мзды Сумукдиар выдал им мощное заклинание. Солдаты застыли, бессмысленно глядя прямо перед собой остекленевшими глазами. Оба атарпаданца двинулись к дверям, но неожиданно лезвия алебард скрестились у них, что называется, перед носом.
– С двоих – сто дирхемов, – прорычал десятник.
Потрясенный Али-Азиз, ничего не понимая, переводил взгляд со стражников на джадугяра и обратно. Тяжело вздыхая, Сумук подумал, что привычка к вымогательству, въевшаяся в кровь, плоть и душу этих ублюдков, оказалась сильнее его чар. Даже заколдованные, солдаты требовали дань. Пришлось положить в подставленную ладонь десятника небольшой камень, внушив, что это мешочек серебряных монет. Алебарды раздвинулись, и разведчики, проскользнув мимо бездвижных часовых, вошли в министерство.
Режим безопасности соблюдался здесь немного построже, нежели в харби назиррийе Акабы: каждый этаж, каждую комнату защищали особые чары, и о том, чтобы заколдовать чиновника, нечего было и думать. Пришлось отвалить амиру настоящего рубленого серебра царедарской чеканки. Проворно спрятав деньги в сундук, Карим-паша любезно разрешил осмотреть любые трофеи и даже подарил образец лука, которые были в большом количестве подобраны воинами бикестанской армии после ухода Орды.
В первую очередь Сумукдиара интересовало, конечно, ордынское средство уничтожения драконов. Карим-паша услужливо открыл стоявший в углу ящик, где хранился засушенный труп крылатой твари
