Снисходительно покривившись, гауптман фон Бутов взял бутерброд и направился к заинтересовавшей его рыженькой даме, но тут Гюнтера окружили сравнительно молодые джентльмены, причем по меньшей мере двое из них имели явно педерастическую внешность. Вместе с танкистом в кольце оказался полковник Койтнер из штаба дивизии.
Англичане искренне радовались успехам германского оружия, так что даже неудобно было отказываться и пришлось выпить с ними за скорую победу Вермахта над прогнившей плутократией. Потом прозвучали тосты за всемирный триумф национал-социализма, за здоровье фюрера и дружбу северных наций. Аборигены были благожелательны и говорили только приятное, словно тоже прошли инструктаж у Адама Шмидта. Звали англичан Ким Филби, Йен Флемминг, Грэм Грин, Гай Берджесс и Дональд Маклин.
Койтнер, успевший накачаться шнапсом еще до начала мероприятия, быстро раскраснелся и охотно распустил язык. Полковник подтвердил, что Лондон надежно блокирован, то есть будет вскоре освобожден от банд незаконного короля Георга, а также, что откатившаяся на север британская армия не способна даже обороняться, поэтому нет причин беспокоиться о вражеских контратаках. Он также согласился с мистером Филби, что после капитуляции Британии — видимо, уже в начале весны — Вермахт обязательно двинется освобождать Россию от большевиков.
Филби, Грин и Берджесс восторженно поддакивали, но при том сочувственно вздыхали: дескать, нелегко будет нарушить заключенный в прошлом году германо-советский Пакт. Им возразил похожий на педераста Маклин, пренебрежительно бросив:
— Нет ничего зазорного в нашем арийском коварстве по отношению к азиатам. К тому же в договоре с Советами нет пунктов, жизненно важных для Рейха.
Услыхавший эти разговоры Гейдрих нахмурился и направился к ним, явно намереваясь прекратить опасную болтовню. Однако на полпути группенфюрера перехватила стайка нестарых преподавательниц, которых интересовало, почему арестован публицист Блэйр, известный под псевдонимом Джордж Оруэлл.
Мистер Грин поспешил на помощь шефу РСХА, напомнив взбудораженным соотечественницам, что Оруэлл был злостным большевиком-троцкистом и крепко виноват перед братскими нациями Рейха и Британии. Во-первых, оголтелый журналист читал по лондонскому радио гадкие антигерманские пасквили. Во-вторых, он мерзко клеветал на славных английских интеллектуалов: дескать, если бы от них что-нибудь зависело, Вермахт и СС давно бы маршировали по британским городам.
Англичане возмущенно заверещали на своем собачьем языке, а Гейдрих изложил собственные принципы справедливости, подчеркнув два главных критерия: принадлежность к высшей расе и наличие правильного мировоззрения. Те, у кого правильная раса и правильные мысли, составляют касту повелителей. Если и то, и другое неправильное — таким ублюдкам место в концлагере. Правильные мысли у особей нечистой крови открывают путь в туземную администрацию. Наконец, если особь высшей расы предалась вредной идеологии — это самый опасный случай, тут уж один выход — расстрел на месте.
Немцы дружно гаркнули: «Хайль!» — британцы вдохновенно завизжали. Все они принадлежали к нордической расе, а идеологию нетрудно усвоить, так что большинство имело недурные шансы влиться в касту повелителей прекрасного нового мира, о котором мечтал прозорливый Олдос Хаксли.
Приехавший из Оксфорда профессор-лингвист на радостях разразился призывами к походу на восток, дабы разгромить и вернуть в первобытное рабство племена обнаглевших орков, гоблинов и прочих низших существ, не желающих повиноваться любимцам демиургов — эльфам чудесной страны. Иносказание было благосклонно принято завоевателями.
В глубине души профессор не любил нацистов и Гитлера. Он полагал, что мужлан-австриец опошлил великую нордическую мечту. Однако мужлан делал полезное дело, поэтому филолог провозгласил, почти не кривя душой:
— Не сомневаюсь, что британская литература создаст нового героя, которому будет рукоплескать весь мир. И разумеется, на вдохновенном лице этого нордического юноши будет сиять наш немеркнущий символ победы — бессмертная руна «зиг»!
Под гром аплодисментов указательный палец профессора прочертил в воздухе косую молнию руны, украшавшей петлицы некоторых гостей с континента.
Гейдрих соизволил вежливо похлопать и предложил выпить по этому поводу Кембриджские умники продолжали осаждать старших офицеров, сетуя: мол, армия короля Георга наверняка попытается деблокировать Лондон. Утомленный их некомпетентными причитаниями Койтнер по-солдатски рубанул:
— Ничего они не смогут — скоро наши танки пролетят вдоль автобана Бирмингем — Манчестер, и на этом война закончится.
Он умолк под укоризненным взглядом Клейста. Англичане, правильно поняв намек, торопливо разошлись. Заскучавший Гюнтер решил заняться более приятными развлечениями и протолкался к той самой рыжей девице бальзаковских лет. Учитывая, что британки вообще не слишком красивы, а научные дамы не отличаются приятной внешностью независимо от страны обитания, эта высокая сухопарая особа была неплохой добычей. Что поделать: Кембридж — не Париж…
— Прекрасная фрау позволит представиться? — привычно начал он, щелкнув каблуками. — Гюнтер фон Бутов, гауптман.
— Кэролайн Спенсер, — немного удивленно ответила фрау. — Доцент романской филологии.
«Да хоть ботаники!» — подумал танкист, развивая успех. Он машинально произносил положенные комплименты: дескать, Кэролайн — самая красивая женщина из всех, кого он встречал в Англии, не говоря уж о Кембридже, и вообще, мол, такая красота в сочетании с высоким интеллектом — настоящий феномен.
Вскоре они поднимались на второй этаж, столкнувшись на темной лестнице со страстно целовавшейся парочкой. Увидав гауптмана с доцентом, парочка убежала дальше по коридору, спрятавшись за портьерой, но Гюнтер узнал их, весело заметив:
— Кажется, это были Маклин и Берджесс…
— Это мог быть любой из наших джентльменов, — грустно вздохнула миссис Спенсер. — Вы знаете, в Итоне и других привилегированных колледжах мальчики воспитываются до совершеннолетия в условиях, которые способствуют развитию гомосексуализма…
Спустя пару минут полураздетая Кэролайн была уложена спиной на бархат карточного стола и растерянно бормотала про жениха, который служит в королевской артиллерии где-то в Шотландии. Из сказанного Гюнтер сделал вывод, что его добыча была вовсе не фрау и не миссис, а фрейлейн. В крайнем случае, мисс.
— Он тоже учился в Итоне? — пошутил гауптман, начиная возвратно-поступательные телодвижения. — Обязательно передам ему привет от вас.
— По радио? — переспросила сбитая с толку невеста артиллериста.
— Или через оптический прицел… Не отвлекайтесь, фрейлейн.
Вероятно, в женских школах Англии тоже были проблемы с половым воспитанием. Во всяком случае, мисс Спенсер делала совсем не то, чего Гюнтер ждал от партнерши. Тем не менее он увлекся и не сразу обратил внимание на сверкавшие за оконным стеклом сполохи. Однако чуть позже, когда они с Кэролайн, частично одевшись, закурили трофейный «Честерфилд», танкист вдруг понял: кроме молний, ночь озаряют и другие источники.
В грозовой тьме палили пушки. Сегодня днем британские позиции находились в 40–50 километрах севернее Кембриджа, но эти вспышки сверкали вдвое ближе. Подобные оптические феномены наводили на подозрение о глубоком прорыве вражеских танков. Гюнтер фон Бутов торопливо сбежал по лестнице, застав важный момент: Клейст, выслушав рапорт посыльного, приказал всем офицерам Вермахта немедленно возвращаться в расположение своих частей.
Уже в автобусе Генрих Койтнер изложил последнюю сводку: часа два назад англичане после короткой артподготовки атаковали позиции группы армий «А» в районе Питерсборо, прорвали оборону и ввели в сражение крупные массы танков. Сейчас противник приближался к реке Уэ, где стояли тыловые части 28-й пехотной дивизии.
Спустя час рота фон Бутова в составе неполной дюжины Pz.IVB чавкала гусеницами по мокрому асфальту разбитого бомбами шоссе. Новости не утешали: саперный батальон и батарея зенитных пушек
