дикари. Из женщин, надеявшихся укрыться в моей хижине, три были настигнуты в ней и убиты вместе с ребенком четырех лет. Точно так же были умерщвлены взятый мною в качестве проводника и переводчика старик, радья Айдумы, жена его и дочь-ребенок, которого разбойники изрубили на моем столе; последняя жестокость была сделана с очевидною целью показать, что они нисколько не боятся белого и при случае с ним расправятся подобным же образом. Несмотря, однако, на этот неприятный эпизод, я решился остаться в Новой Гвинее, хотя люди мои, напуганные кровавым происшествием в Айве, настоятельно требовали возвращения и угрожали покинуть меня одного.
В Айве я не мог оставаться, потому что дикари, ограбившие мою хижину, уходя, отравили источники пресной воды, и должен был поселиться на о. Айдуме, в наскоро устроенном небольшом и крайне неудобном помещении; люди же мои, хотя и остались со мною, но до того боялись папуасов, что жили на судне и крайне неохотно сходили на берег.
На о. Айдуме я пробыл около месяца и за отсутствием живого антропологического матерьяла все время посвятил сравнительно-анатомическим работам, пользуясь тем, что охотник мой из Амбоины Давид доставлял мне интересные экземпляры новогвинейских птиц и других животных.
Особенно мое внимание обратил на себя в высшей степени интересный вид кенгуру (Dendrologus ursinus), строение которого вследствие приспособления к местным условиям существенно изменилось: он приобрел крепкие когти, но утратил мускулы хвоста и из скачущего животного стал лазящим, почему живет большею частью на деревьях.
Но, занимаясь сравнительно-анатомическими работами на урумбае, я, признаюсь, не покидал намерения наказать главного зачинщика и виновника нападения на мою хижину в Айве, разграбления моих вещей и убиения нескольких людей, которого, как я узнал, звали Мавара и портрет которого вы здесь видите. Хотя человек этот, как легко заметить по портрету, был втрое сильнее меня, но нервы мои оказались крепче, и мне удалось взять его в плен живым. Мое появление перед ним и среди окружавших его дикарей было так неожиданно, что, когда я приказал своим людям связать разбойника, то не встретил ни малейшего сопротивления со стороны толпы папуасов, которые так растерялись, что даже помогли моим людям перенести остатки моих вещей и пленника на урумбай.
С добычей своей я отправился на о. Кильвару, откуда послал одного из людей известить о происшедшем резидента Амбоины, а в ожидании ответа целый месяц провел на островах Серам-Лаут, занимаясь изучением находящегося здесь смешанного типа людей, помеси папуасов с малайцами. Занятия шли успешно благодаря знакомству моему с малайским языком, а также и тому, что я хорошо был принят начальником, или радьей, и поселился в его доме.
На островах, расположенных между Целебесом и Новою Гвинеей, особенно на островах Серам-Лаут, Кей и других, издавна существует обыкновение приобретать папуасов как хорошую и дешевую рабочую силу, и зажиточный малаец всегда охотнее берет в услужение или для работ папуаса, нежели своего же малайца. Вследствие этого папуасы обоего пола в значительном числе вывозятся из Новой Гвинеи, приобретаются малайцами названных островов, вступают с ними в близкие сношения и образуют малайско-папуасскую помесь. Результаты моих антропологических исследований этой помеси сообщены в первом прибавлении к статье «Meine zweite Excursion nach Neu-Guinea 1874» под заглавием «lieber die Papua-Malayischen Mischung in den westlichen Molukken» <«Natuurkundig Tijdschrift…» 1876. D. 36. S. 174–176>.
Происходившее в течение многих столетий и продолжающееся и в настоящее время смешение малайской и папуасской рас вполне объясняет то разнообразие типа, какое встречается между населением восточной части Малайского архипелага.
Считаю уместным сказать здесь несколько слов о социальном положении папуасов Берега Ковиай и о том влиянии, какое имели на это положение малайцы и их культура. Сравнивая их положение с тем, в каком находятся обитатели противоположного, восточного, берега Новой Гвинеи, могу сказать, что папуасы Ковиая могли бы очень и очень позавидовать своим соплеменникам – папуасам Берега Маклая. Вследствие торговых сношений с малайцами (о чем я говорил в начале чтения), в которых вывоз невольников из Новой Гвинеи и торг ими всегда играли важную роль, папуасы Берега Ковиай из оседлых мало-помалу превратились в кочевых: на всем протяжении берега в настоящее время не встречается ни одной папуасской деревни. Подвергаясь вначале насилию, нападению и обращению в рабство со стороны малайцев, жители прибрежных деревень впоследствии сами сделались их сообщниками и в свою очередь отправлялись в более отдаленные горные папуасские деревни, производили на них нападения, захватывали в плен жителей и продавали малайцам. Понятно, горные жители не оставляли таких вероломных действий соседей без отмщения, и таким образом между прибрежными и горными папуасами возникали постоянные междоусобия и производилось взаимное истребление.
Находясь постоянно между двух огней – эксплоатацией малайцев, с одной стороны, и угрозой нападения горных жителей – с другой, береговые папуасы нашли слишком беспокойным и небезопасным жить на суше, бросили свои хижины и плантации на берегу и обратились в
В некоторых местах я мог найти остатки их прошлой оседлой жизни, состоявшие из разных плантаций, на которых все еще росли некоторые виды полезных растений, главным образом кокосовые пальмы; под тенью их некогда были расположены хижины; только в трех местах я видел довольно большие деревянные хижины, принадлежавшие папуасским начальникам, именно на островах Наматоте, Айдума и Мавара, пощаженные малайцами, вероятно, для того, чтоб при посещениях этого берега иметь хотя какой-нибудь «pied-а-terre»
На обратном пути в июне 1874 г. я серьезно заболел в Амбоине и едва было не умер в тамошнем госпитале, но, оправившись, я вернулся на Яву, заходя на пути в Тернате, Менадо, Макассар, Сурабай, где снова воспользовался гостеприимством генерал-губернатора Лаудона. Зная его за человека вполне честного и справедливого, я обратился к нему с полуофициальным письмом, в котором описал бедственное положение папуасов Берега Ковиай вследствие эксплоатации их малайцами, ведущими деятельную торговлю невольниками. Хотя рабство в голландских колониях давно уничтожено официально, на бумаге, но торговля людьми совершается на деле в довольно широких размерах, и находящиеся на многих островах голландские резиденты частью не в состоянии следить за тем, что делается в отдаленных колониях, частью же считают более удобным смотреть сквозь пальцы на подобные явления. Письмо мое не затерялось в архиве, и голос мой за несчастных папуасов не оказался гласом вопиющего в пустыне: в ноябре 1878 г., уже в Сиднее, я имел большое удовольствие получить письмо из Голландии с известием, что голландским правительством приняты самые энергические меры к искоренению возмутительной торговли людьми.
Перехожу к моему четвертому посещению Новой Гвинеи, на этот раз – южного ее берега, с тою же целью сравнения обитателей его с чистым, несмешанным племенем Берега Маклая, а также проверки рассказов о так называемом
Миссионерами и некоторыми путешественниками неоднократно сообщалось о существовании на южном берегу Новой Гвинеи особого светлокожего племени, отличного от остальных темнокожих папуасов Новой Гвинеи, которое названо ими
