профессора попал. Преподавал бы какое-нибудь богословие или другую священную науку. Чем ты хуже того же Мяшкенаса?
Васарис расхохотался:
— Я? Богословие?.. — начал было он, но сдержался и только осушил до дна свою рюмку.
— Чертовски изменился! — приглядываясь к Васарису продолжал изумляться Стрипайтис.
— Изменился? Возможно… Ведь я и мое поколение — люди двух эпох. Я вступил в жизнь в переломный момент. Перед войной не успел еще затвердеть в формах того времени, а потом многое изменилось. Все так встряхнуло, что многое пошло прахом.
— Не философствуй! — оборвал его Стрипайтис. — Расскажи лучше, где ты столько времени околачивался?
— Не все ли равно? Ты знал меня одним, теперь видишь другим. Но, кто знает, может, я по существу и не изменился. Прежде ты меня совершенно не знал, пожалуй я и сам себя не знал, только порою угадывал. Что было прежде под спудом, теперь всплыло. За эти годы я нашел себя. Так-то!..
— Черта с два нашел! — скептически промычал Стрипайтис. — Протрезвишься, наденешь сутану, осядешь в приходе и станешь таким же, как был!
— Ну, нет! — Васарис насупился и сердито поглядел не него, откинув со лба непослушную прядь вьющихся волос. — В приход я не пойду.
— Давно ты стал ксендзом? — полюбопытствовал Индрулис.
— Давно ли?.. Погоди… Двенадцать лет, — подчеркивая каждое слово, ответил Васарис. В голосе его прозвучало горькое изумление и сожаление: как быстро прошло столько времени, и всё лучшие молодые годы!
После этого разговора он пил только сельтерскую. Ужин затянулся допоздна. Наконец гости встали, перешли в другой конец комнаты и расположились на диване и креслах за круглым столиком. Они пили кофе с бенедиктином, курили, пошучивали, спорили.
Однако настроение Васариса постепенно падало. Тревога, томившая его в последние месяцы, особенно после весело проведенных часов, и теперь защемила сердце. Рассеянно слушал он подсевшего к нему капеллана и не сразу отвечал на его вопросы.
Между тем время бежало. Васарис поглядел на часы. Было начало первого. Он встал, прошел в другой угол комнаты, просмотрел книги профессора и уже собирался откланяться, когда к нему подошел сам хозяин и дружески взял за локоть. Мяшкенас был заметно озабочен или чем-то недоволен.
— Скажи, Людас, ты после двенадцати ничего не пил?
— Нет. А что?
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Мяшкенас, — я, видишь ли, вовремя не спохватился и только недавно выпил стакан сельтерской. А завтра, понимаешь, у меня «грегорианка»[162]. Еще два дня осталось. Выручи, братец, отслужи завтра за меня очередную обедню.
Точно когти вонзились в грудь Васариса. Просьба была такой неожиданной, что он растерялся. Ведь он и вспомнить не мог, когда в последний раз служил обедню.
— А капеллан не выручит? — спросил Васарис с надеждой.
— Увы, он тоже пил после двенадцати. А почему ты не можешь? Ничем, кажется, не занят, проспишь часов до девяти или десяти, сходишь в собор, а через полчаса вернешься домой. Неужели это так трудно?
Тут Васарис решился:
— Дело вовсе не в трудности. Но поверь мне, что не могу, попроси кого-нибудь другого.
— Гм… Не думал я, что у тебя может быть такой серьезный
Но Васарис упрямо стоял на своем:
— Не могу. Думай, что хочешь, проси, чего хочешь, только не этого.
Он видел, что профессор обиделся и растерялся.
— Не можешь, так не можешь. Видимо, Западная Европа сделала тебя таким принципиальным… — и он отошел к другим гостям.
Васарис так и остался с нахмуренным лицом и упавшей на лоб прядью волос. Выждав момент, он попрощался с хозяином. Профессор холодно подал ему руку.
На лестнице его догнал Индрулис.
— И я сбежал. Скучно. Ты где остановился?
— В «Руте».
— Тогда нам по пути. Почему же ты в гостинице?
— Я ведь пока ненадолго, через три дня еду к родным.
— А потом?
— Потом вернусь в Каунас. Меня собираются назначить директором новой гимназии, но еще не пришло утверждение. Кстати, не слыхал — не сдается где-нибудь комната?
— Найти комнату нелегко. Знаешь что, пока можешь пожить у меня. Одна комната свободна. А со временем подыщешь. По возвращении из дому приезжай прямо ко мне.
— Большое спасибо. Вот и прекрасно. А ты живешь один? Не женился еще?
— По правде говоря, собираюсь.
— Самое время. Влюбился?
— Не без того… Что поделаешь… Этой болезнью каждый должен переболеть.
— Кто она? Красавица, богачка?
— Американка[164], братец!.. Познакомлю — сам увидишь. Богатая, у отца трехэтажный каменный дом, а она единственная дочь. Понимаешь, что это значит?
— Ну конечно, как не понять, — двусмысленным тоном протянул Васарис. Ему не понравилось, что Индрулис, по-видимому, более очарован трехэтажным домом, чем самой невестой.
— А собой она какова? — спросил он.
— Ничего, красивая, — довольно спокойно похвалил невесту Индрулис. — Ноги маленькие, стройные, икры точеные. Вот только бюст маловат. Знаешь, мне нравятся женщины полногрудые, хотя они теперь и не в моде. Ну, прости, брат, не сердись! — спохватился он, — я и позабыл, что ты ксендз.
Васарис даже пожалел американку: так цинично разбирал жених ее стати. Однако он продолжал задавать вопросы:
— А что она, интеллигентная, развитая?
— Даже слишком! — воскликнул адвокат. — С высшим образованием, да еще и музыкантша. Откровенно говоря, меня это мало трогает. Я не музыкален. А ученые женщины в семейной жизни часто либо слишком холодны, либо капризны.
— Ну, я вижу, ты не особенно очарован своей невестой, — пошутил Васарис.
— Почему? Напротив, она мне очень нравится. Я ее люблю, но видишь, брат, я уж не юноша и трезво смотрю на такие вещи. Кроме того, знаешь, взрослый человек руководствуется не только чувством, но и расчетом, а такая партия не каждый день подворачивается.
Теперь Васарис окончательно понял, какова любовь Индрулиса и ради чего он хочет жениться.
— А знаешь, я бы хотел, чтобы кто-нибудь отбил у тебя американку, если она того стоит, — поддразнил он адвоката, — а ты подыщешь себе не такую ученую и музыкальную невесту с четырехэтажным домом.
— Ну-ну, не издевайся, — запротестовал Индрулис. — Когда узнаешь мою американку, поймешь, что ее любовь дороже лишнего этажа. Замечательная женщина.
Оба помолчали.
— Ну, а ты как? — спросил адвокат, — пишешь что-нибудь новое?
— Да, начал большое произведение. Драму.
— Историческую или современную?
