Закон крови

найти любую вещь, старательно убранную накануне в отведенное ей место. Вот очаг – дрова уложены, как надо, осталось только подложить тлеющий трут, а вот… Но где же дощечка и палочка с приостренным краем – «огневой струг»? Их не было там, где они должны быть! Пошарив рукой вокруг, Киику обнаружил и то и другое, но поодаль и не вместе, как он сложил, а в стороне друг от друга! И трут…

Сзади послышался легкий шорох. Даже если бы Киику был готов к нападению, здесь, в родном стойбище, в собственном жилище – в свою свадебную ночь! – он бы не успел защититься, так стремительно и расчетливо действовал его враг! Чья-то могучая рука, зажав рот, рванула его назад, в глубь жилища, – неумолимо и почти беззвучно. Борьбы не было; Киику был смят, скручен, и в тот же миг его пронзила острая боль от узкого лезвия, мгновенно пробившего и замшевую рубаху, и спину, вошедшего глубоко под лопатку, сквозь сердце, навсегда пресекая всякую попытку к сопротивлению. Чувствуя, как толчками выплескивается его собственная кровь, Киику последним, судорожным усилием извернулся, освободил правую руку и что-то рванул… В голове мелькнуло: «Лашии? АЙРИС!» – и он стремительно полетел в узкую, черную, бездонную яму…

В жилище слышался легкий шорох. Наверное, Киику разжигает огонь в очаге… Но почему так долго? Или это ей только кажется? А может быть, он еще ищет в темноте свои огневые палочки? Нет, с Киику такого быть не может!.. Ночь была теплая, безветренная, но почему-то Айрис почувствовала пронизывающий, ледяной холод, как будто льющееся с неба сияние вдруг превратилось в чуть колеблющееся морозное марево, какое бывает в самое суровое зимнее время. Она обхватила себя руками и потерла ладонями предплечья. Становилось страшно. Айрис вдруг поняла, что во всем стойбище только она одна все еще стоит у входа в дом мужа, в ее дом…

Почему он так долго?..

Наконец-то!

– Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров и наша постель!

Почему-то голос Киику изменился, звучал приглушенно, как будто он говорил из-под тяжелой медвежьей шкуры… Но эта мысль, это легкое удивление только мелькнуло, не задержавшись в сознании. Айрис, измученная ожиданием, поспешила откинуть оленью шкуру и шагнула В ТЕМНОТУ!

Она даже не успела по-настоящему удивиться тому, что очаг еще не горит. У самого входа чья-то рука зажала ей рот, вторая – перехватила руки, и ее потащили прочь от входа, в глубину, в кромешную тьму… Самым страшным было то, что она, кажется, уже знала эти шершавые, мозолистые ладони, эти могучие руки (они казались такими надежными! ), этот запах… И когда прерывистый шепот обжег ее ухо невероятными, не доходящими до сознания словами – Айрис окончательно поняла: МАЛ! Ее старший брат!

В том, что ему принадлежит по праву, было отказано. Он просил, он давал богатые дары, но сильные ему отказали, ссылаясь на Закон, который сами же придумали, чтобы держать слабых в повиновении, чтобы жить не охотясь! Не важно, владеет ли Колдун любовным корнем или нет! Как он смел отказать Малу – после всего того, что сделал первый охотник для общины, для Рода, для всех трех Родов! Колдун – лжец, и ничего больше! Но Мал – не простой охотник; Мал – сильный! И он сумеет взять свое! Сильный сам устанавливает Законы!

Все свое мастерство первого охотника, все искусство следопыта вложил Мал в задуманное! Он понимал: малейшая оплошка, малейший повод для сомнений в его решении жениться на Наве – и за ним будут следить в три глаза, ему помешают! И сейчас, ошибись он хоть немного, допусти шум или крик – и все будет кончено! Мал – погиб! Он причиняет боль своей Айрис, ему самому от этого больно, но – так надо! (Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти! ) Это – ненадолго; сейчас он все расскажет, все объяснит, и Айрис поймет! Не может не понять, ведь она тоже любит Мала! И тогда они уйдут, вместе, далеко-далеко! И Айрис не раскается, всей своей жизнью загладит Мал эту минутную боль, это зло, которое причиняет он сейчас своей любимой!

– Айрис, Айрис, это я, Мал, – шептал он, отступая подальше от входа. (Только бы не услышал какой-нибудь случайный полуночник! ) – Я люблю тебя, давно люблю, больше всех на свете! Прости меня, прости своего Мала, но я не могу! Не могу без тебя жить; мне не нужна никакая другая жена, только ты! Мы уйдем отсюда, уйдем далеко, на юг, на север – куда захочешь! Ты не пожалеешь! Мал – лучший охотник; нас примут в другой Род; Мал и там станет первым, но жить он будет только для своей жены, только для Айрис!

В темноте, увлеченный шепотом, Мал споткнулся о край постели и повалился на нее, увлекая за собой Айрис. (О, жабье дерьмо! Только бы никто не услышал! ) Девушка не сопротивлялась, не делала никаких попыток освободиться, бежать… И кричать не пыталась – губы под ладонью чуть дрогнули, и только… Может быть, она уже поняла? Уже согласна?

– Айрис, поверь: нас не поймают, не найдут! Может быть, ты боишься Колдуна? Не бойся; Мал убедился: Колдун – лжец! Они все – лжецы; только пугают нас, только обманывают, чтобы самим не охотиться… И отца твоего обманывают! Мал понял, Мал знает… Ха, Колдун! Да если бы он что-то знал, что-то мог, он бы обо всем догадался и остановил Мала! А он ничего не смог сделать!.. А если он что-то и умеет – у Мала есть друг. Настоящий дух, не выдумка колдунов! Этот дух любит Мала, потому что Мал – сильный! Он тоже сильный; сильнее всех колдунов на свете, и он помогает Малу!

Почему она молчит? Почему ничего не отвечает, не пытается ответить? Хотя бы жестом… Мал ослабил ладонь, зажимающую рот девушки, и осторожно освободил ее руки, готовый снова их стиснуть, если только она попытается… Но Айрис словно оцепенела. Ее левая рука, зажатая грудью Мала, даже не пошевелилась, а правая безвольно откатилась назад. Все ее тело было таким же безвольным, податливым. И – ни выкрика, ни слова, ни стона, только слабое дыхание на ладони…

– Айрис, Айрис, очнись, опомнись! Прошу тебя, пойдем, скорее пойдем – я все приготовил; нас не найдут, но нужно торопиться! Мал тебя так любит! Никто, никто, никакой Киику не может любить тебя так, как Мал! – (Ее губы дрогнули; казалось, Айрис силится что-то сказать, но не может.) – Айрис, я не могу без тебя; я ни с одной Серой Совой не возился, даже в шутку, потому что мне нужна только ты!

Это правда. По крайней мере год – а то и больше! – Мал не ложился наяву ни с одной женщиной. В снах же к нему неизменно приходила Айрис, и, кажется, он уже успел прочувствовать каждый изгиб, каждую округлость, каждую ложбинку ее тела, которое теперь наяву было так близко, так доступно! С ослепительной ясностью – до капелек, сверкающих на обнаженной груди, до повторенного водой живота – вспомнилась утренняя Айрис! И сейчас это тело, вплотную прижатое к неутоленному телу молодого мужчины, прожигало его сквозь плотные одежды, ощущалось так отчетливо, будто и одежд на них уже не было… (Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти! )

– Айрис, пойми, я не в силах, я больше не могу…

(Почему она молчит? Жабье дерьмо, почему она молчит?!)

Даже когда его левая ладонь полностью убралась от губ Айрис, даже когда, бессильный сдержаться хотя бы на миг, Мал рывком, от ворота, разорвал свадебную рубаху, освобождая ее тело, – Айрис не издала ни звука, не сделала даже слабой попытки оттолкнуть или, напротив, привлечь его к себе… Но Малу уже было все равно…

Айрис не понимала, даже не слышала слов Мала… Какой-то монотонный, усыпляющий шум… Происходящее была так невероятно, так невозможно, что ее сознание окуклилось, свернулось, сжалось в комочек, замерший в полном оцепенении где-то глубоко-глубоко внутри… Разрушился весь Мир, и последние связующие с ним жилки обрывались одна за другой… Ее правая рука, скользнув в пустоту, на что-то наткнулась. Пояс!.. Ее пояс – когда-то она сама повязала его на это тело, теперь такое неподвижное… И так липко!..

Гул продолжался; как бы его прекратить, как бы от него уйти!.. Но вот темнота расплывается… какой-то проход, он очень глубок, но туда можно войти, сбежать от этого гудения, от этой тяжести; если поторопиться – она успеет…

Лопнула последняя жилка. Теперь Айрис уже не была крохотным испуганным комочком, прячущимся где-то в глубинах ее тела. Тело осталось там, бесконечно далеко; с ним что-то делают, – и пусть, это уже не имеет значения. Она сама, свободная, стремительно летела по открывшемуся