— Артем-Харакири явился к тебе? — закричала я. — Значит его уже выпустили? Так быстро?
Тамарка удивилась:
— Выпустили? Откуда?
— Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, — пожимая плечами, ответила я. — С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?
Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом и недоверием:
— В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он, ничтожество, там делал?
Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я там была.
— Ах, Тома, не время об этом, — отмахнулась я, — лучше скажи, ты денег ему дала?
— Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня в кабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири! За кого ты меня держишь?
Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька, пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То, что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.
Но есть Бог на свете! Беглецы уже собирались войти в зал, доступа в который меня надежно лишили, когда в холле появилась Люба со всем своим выводком, разодетым с той яркостью и колоритом, которые присущи цыганскому табору. Нарядный Валерий выступал впереди всех и нес громадный сверток, думаю — подарок.
Этот сверток с панталыку Юльку и сбил, она замешкалась, оглядываясь, тут-то я ее и настигла…
Ужас, что там началось! Пух и перья полетели от этой Юльки, но никто ничем не мог ей помочь. Все растерялись.
— Мама, ты невозможная! — вопила Тамарка.
— Уведи детей! — верещала Люба.
— Спасите! Помогите! — взывала Юлька.
Помогать ей было некому.
Мой Женька (молоток!) реагировал по-мужски: столбенел и глаза таращил.
Валерка вообще сбежал под маркой заботы о детях, мол надо поскорей их уводить, чтобы они раньше времени жизни не научились, Тамарка же и Люба бегали по кругу. Они опасались за свои наряды и прически, в связи с чем жизнь Юльки казалась им сущей ерундой. Они не решались приблизиться к театру боевых действий и лишь беспомощно квохтали.
С надменным “фэйс-контролем” в свое время я так подружилась, что и он не смел меня обидеть. У всех сразу же нашлись дела, уведшие их на улицу, прямо к дверям ресторана, где царило немыслимое спокойствие.
Короче, не находя на своем пути препятствий, я лютовала — Юлька лысела на глазах. Тамарка и Люба метались и вопили.
И тут ожил мой Евгений и с дикой яростью…
Нет, он не бросился Юльку свою защищать. Вместо этого он с дикой яростью завопил:
— Какая сволочь ей сообщила?! Какая сволочь меня сдала?!
— Не сволочь, не сволочь, — обиженно затараторила Люба, — не сволочь, а очень переживающий человек.
На этом месте нервы у метрдотеля не выдержали, он вернулся и дал знак охране; трое неслабых ребят бросились нас разнимать.
Не стану описывать их мучений… В общем, меня от Юльки оттащили — клянусь, им было нелегко! Я рвалась, ребята меня за руки держали и усердно уговаривали.
Больше всех уговаривал Рамбулье , прозванный так за косматость, лохматость, овечий нрав и склонность к полноте. Он всегда мне симпатизировал и явно был на моей стороне.
— Софья Адамовна, — шептал он, — вам лучше на улицу пойти погулять, там вы успокоитесь, давайте пойдем, покурим.
Дружная же компашка времени даром не теряла: мгновенно устремилась в недра зала — Юлька вырвалась вперед , только муж мой замешкался и поотстал.
— Женя!!! — отчаянно завопила я. — Женя, вернись!!!
Сердце его дрогнуло, он вернулся. Ребята насторожились и вцепились в меня еще сильней.
— Отпустите, — потребовала я, — разве не видите, мне бить больше некого!
Мне поверили и отпустили, смущенно в сторону отошли, поглядывая украдкой как бы я еще чего не выкинула. Выпроваживать меня грубо ни у кого духу не хватило.
Евгений с тоской смотрел на меня: на лице его отражалась боль.
— Соня, зачем ты мучаешь себя?
Ха! Что несет он, бедный мужчина?! Себя мучаю! А что же говорить о Юльке? Еле живая ноги унесла! Или его это не волнует?
— Соня, не мучай себя!
Ужас, какая в его глазах тоска!
— Так это я, оказывается, мучаю себя? Я! А не ты! Теперь знаю, что мне делать. На завтра же назначу свадьбу и приглашу всех твоих друзей!
Евгений переменился в лице: тоска сменилась на тревогу.
— Но мы же официально еще не разведены, — напомнил он.
— Если ты можешь жениться при живой жене, то что помешает мне выйти замуж при живом муже?
Евгений — какое непостоянство — обрадовался:
— Так значит ты согласна на развод?
И тут меня куда-то понесло, куда-то не туда, словно забыла зачем пришла.
— Да, — гордо ответила я, — для этого сюда и явилась. Прими это в качестве свадебного подарка. Завтра же дам тебе развод. Прощай и желаю счастья! Насколько это возможно при твоей новой жене.
Я это так громко сказала, что все — и метрдотель и охрана — с облегчением вздохнули, Евгений же с опаской спросил:
— Значит я могу идти? Ты не будешь больше скандалить?
— Иди, — согласилась я. — Иди, если ты меня больше не любишь.
Он удивился:
— Нет, это ты больше не любишь меня. Ты твердила это с утра до вечера, даже хуже: говорила, что ненавидишь, что презираешь.
— А ты? Что делал ты? Не хочешь ли ты сказать, что любишь меня? — с надеждой спросила я.
— Нет, уже не хочу, — отрезал Евгений.
— Ну и катись к своей каракатице кривоногой! — взвизгнула я.
Он зло сплюнул, безмолвно выругался и ушел.
Глава 18
Все ждали, что я тоже уйду, но я осталась: осела на диван, обхватила голову руками и застыла. На душе кошки скребли, и вот в такой неблагоприятный момент почему-то вспомнился Владимир Владимирович.
“Во всей этой истории уже то хорошо, — подумала я, — что меня до сих пор не схватили. Значит Женькина свадьба не заинтересовала эфэсбеэшников, следовательно здесь и есть самое безопасное место, так зачем же отсюда уходить? И, главное, куда?”
Я беспомощно глянула на метрдотеля, озабоченно державшегося на безопасном расстоянии. Он вынужден был откликнуться на немой призыв и подойти.
— Софья Адамовна, очень сочувствую вам, но и вы в мое положение войдите: нет у нас свободных мест.
— Успокойтесь, — ответила я, — больше не буду скандалить. Просто поужинать хочу.
— Но нет у нас свободных мест! — для убедительности прикладывая руку к сердцу, взмолился он. — Клянусь, нет и сегодня не будет!
“Значит не получилось. Не век же сидеть мне на этом диване“, — подумала я, собираясь подниматься и, несолоно хлебавши, отправляться на все четыре стороны.
Метрдотель, заметив мое намерение, обрадовался и с подъемом залепетал:
