— Этому весьма мы рады, господин Мыкола, но вынуждены вас огорчить: мы уже получили один чемоданчик, и по чистому совпадению там точно такая сумма. Ровно пять лимонов.
И без всякого перехода Евгений пришёл в ярость, схватил Папикакиса за грудки, громогласно причислил его к сексуальным меньшинствам и потребовал:
— А ну, гад, признавайся, «Аист» тебе нужен?!
Тут надо отдать должное Папикакису — совсем неглупый мужчина. Мгновенно сообразил что к чему и, даже не пытаясь отлепиться от Евгения, согласился:
— Да. Да, мне нужен «Аист». Но вы не поняли, господа, я больше плачу. Пять миллионов, это всего лишь аванс. В Афинах вы получите ещё столько же.
Тут уж вспылил и Архангельский. С криком «ах ты, гнида!» бросился он отнимать Папикакиса у Евгения.
— Дай его мне! — вопил он. — Я сам! Сам ему морду набью!
— И я! — закричал Даня.
— И я! — вдохновился Пупс.
— И я! — загорелся Тася.
Всем! Всем сразу приспичило Папикакису морду бить. В результате началась свалка, и он один остался не у дел. Стоял сиротливо, смотрел как дерутся наши многоуважаемые мужья.
«Ах ты гнида! Что об нас подумал! За пять лимонов Родину ему должны продать!» — доносилось из мужской свалки. И бедного Папикакиса ещё и ещё, на все лады многовариантно причисляли к сексуальным меньшинствам, причём так громко, страстно и виртуозно, что уши закладывало.
Папикакис одиноко постоял-постоял, послушал-послушал, да и принялся куда-то звонить.
Достал мобильный, набрал номер и в этот момент зазвонил мой телефон. Мужья мгновенно насторожились, бросили драться и увидели чем занят господин Папикакис. А он уже кому-то распоряжения выдавал:
— Начинайте! Да! Сейчас же!
Дальнейшего видеть я не могла, потому что пожалела Тамарку — уж слишком надсаживалась она.
— Мама, ты невозможная! Сейчас же Женьку позови! Зови сейчас же Женьку! — вопила она.
Краем глаза я заметила подкатывающий к баньке джип, ещё один джип, на этот раз новенький «БМВ». Он лихо зарулил на поляну, дверцы распахнулись и…
Гоблины! Те самые гоблины, которые похищали Архангельского в день его свадьбы, выскочили, потрясая оружием. Я глянула на Мишеля:
— Ты знаешь их?
— Впервые вижу, — ответил он.
Я не стала рассказывать Мишелю, что именно эти гоблины когда-то угнали его «Альфа Ромео», да и времени не было, уж очень Тамарка лютовала.
— Мама, ты невозможная! — вопила она. — Сейчас же позови Евгения! Я должна с ним поговорить!
— Сама с ним поговорить должна, — сказала я и отключилась.
А гоблины окружили наших многоуважаемых мужей, демонстративно угрожая им пистолетами.
— Хватайте их и вяжите! — приказал Папикакис. — Только осторожно!
Гоблины застыли, видимо приноравливаясь сделать это половчей. Учитывая размеры моего Евгения и тем более Архангельского, у гоблинов уже возникали проблемы.
«А дальше будет хуже,» — подумала я, с удивлением не обнаруживая на полянке Карлуши.
Гоблины медленно шли на наших многоуважаемых мужей, мужья сбивались в кучу, уплотнялись, но было очевидно, что так долго продолжаться не может. Вот-вот наступит развязка.
«Какая?» — подумал я и в этот миг услышала голос Карлуши:
— Руки вверх!
И гоблины и Папикакис оглянулись и… подняли вверх руки. Они же не знали, что пулемёт, который был в руках у Левина, выведен из строя Мишелем. В мгновение ока наши многоуважаемые мужья разоружили гоблинов, связали и их и Папикакиса, бросили рядом с костром, отправили в багажник Женькиной «тойоты» ещё один чемоданчик с пятью миллионами и принялись решать как дальше быть.
— Оставим эту банду здесь, а сами поедем ко мне в Архангельск, — предложил Архангельский. — Там есть где до лучших времён схорониться.
— А жены? — хором закричали Даня, Тася, Пупс и Женька.
«Интересно, кого мой имеет ввиду?» — подумала я.
— Жёнам позвоним, все честно расскажем, они к нам позже приедут.
— Идёт! — решили мужья и только направились к машине, как на дороге снова показались горящие фары джипа.
— «Лендровер». Вован возвращается, — прошептала я и забегала пальцами по кнопкам телефона.
— Куда ты звонишь? — заинтересовался Мишель.
— Капитолине, подруге, — пояснила я.
Он удивился:
— Считаешь, что выбрала удачное время?
— Удачней некуда, — ответила я, и тут же включилась в разговор с Капитолиной: — Капа! Капа! Я в деревне! Здесь просто кошмар! Где твой Коля?
И в этом месте прогремел первый выстрел. Потом второй, третий. Вована и его гоблинов поломанным пулемётом не напугать, но ведь наши многоуважаемые мужья разоружили банду Папикакиса. В общем, несложно представить, что творилось на полянке. От страха я на скороговорку перешла.
— Капа! Капа! Где твой Коля? — вопила я. — Срочно! Срочно его зови! Я в деревне! Здесь у баньки творится такое! Настоящий аукцион! Родину продают!
Мишель неожиданно разнервничался.
— Зачем тебе Коля? Кто он? Кто он? — зашептал он как-то слишком взволнованно.
— Муж Капы и генерал ФСБ по-совместительству, — сообщила я, удивляясь, что он заинтересовался моей пустой болтовнёй с подругой.
Едва я это сказала, как Мишель начал вырывать у меня телефон. Само собой, я воспротивилась, связь с Капитолиной прервалась, а я закричала:
— Ааа-ааа!
— Тише, умоляю, — попросил Мишель.
— Хорошо, — сказала я, — но оставь мой телефон в покое.
Он послушался, но попросил:
— Пожалуйста, не надо звонить в ФСБ.
Я удивилась:
— Почему?
Ответить он не успел, телефон мой опять зазвонил.
— Капитолина! — отскакивая от Мишеля, воскликнула я, но это была Тамарка.
— Мама, ты невозможная! Сейчас же позови Евгения!
— А черт! — закричала я. — Это неосуществимо, Тома, ему не до тебя! Слышишь что творится?!
— Слышу, — рявкнула Тамарка. — Сколько можно обсматриваться боевиками? Вы там развлекаетесь, а у нас тут горе!
Сообщение Тамарки взволновало меня. Что за горе? Но спросить я не имела возможности, Мишель снова бросился отбирать мой телефон.
— Знаешь, — прошипела я, — так дело не пойдёт. Мне не по нраву такое самоуправство. С кем и когда разговаривать, решать буду только я. И не смей мне перечить.
Но он хоть и беззвучно, но все же перечил, пока я не заявила:
— Сам посуди, зачем мне такой муж? Я лучше вернусь к прежнему!
С этими словами я отдала ему телефон и попыталась выскочить из крапивы, но Мишель мне помешал.
— Софи, ты сошла с ума, — прошептал он, крепко хватая меня за руку. — Там стреляют, тебя могут убить.
