паниковала.
И разговаривать с ним планировала спокойно — по крайней мере начать разговор, — а дальше вести себя в зависимости от его поведения. Я готова была притвориться испуганной, если мне начнут всерьез угрожать, — я готова была соврать, что ничего писать не буду. Все, что угодно, лишь бы выйти. Все — только не брать конверт с деньгами. Потому что стоило мне его коснуться — и я проиграла.
— Пожалуйста. — Я пожала плечами, выкладывая диктофон на стол, выщелкивая кассету, показывая, что при всем моем желании крошечный хитроумный аппаратик записывать сейчас ничего не может. — Хотя получается не слишком откровенно — мой диктофон здесь, а ваш все пишет. Я понимаю, что вам сложно положить его на стол, для этого надо стены расковырять, — но ведь это не моя проблема. И выходит, что вы все пишете, а я — ничего…
— Господи, да о чем вы, Юлия Евгеньевна?.. — Он развел руками, глядя на меня с веселым недоумением — не пойму, мол, что за чушь несете, — но столкнулся с моим чуть усталым взглядом, говорящим ему, что я все знаю и сказок мне рассказывать не надо. Бесспорно, я не могла знать того, о чем сказала, — но по тому, что он сменил тему, поняла, что не ошиблась. — Может быть, я могу вам что-нибудь предложить?
— Может быть — только что-нибудь, не вызывающее сердечного приступа. — Я слишком поздно спохватилась, что, наверное, этого говорить не стоило, и постаралась загладить промах. — Я хочу сказать — в моем состоянии спиртное мне противопоказано, это может плохо кончиться. Тем более что в этом месте я совсем ничего не хочу. Возможно, где-нибудь за пределами вашей территории я бы не отказалась от бокала хорошего вина — но вся сложность в том, что я не пью с незнакомыми людьми…
— Извините, я забыл представиться — Середа Павел Григорьевич. — Он не протянул мне визитку, так что произнесенные имя, фамилия и отчество ничего не значили. — Член правления банка. Скажите, а насчет сердечного приступа — вы что имели в виду?
— Я? О, я хотела сказать, что чересчур взволнована вашим гостеприимством — а в таком состоянии спиртное вредно. — Я выдавила саркастическую ухмылку, выругав себя за неосмотрительно вырвавшуюся фразу. — И ничего больше.
Он хмыкнул что-то неразборчивое — ага, угу, черт его разберет. И по-прежнему не отрывал от меня глаз — словно был великим психологом, способным уловить малейшее изменение в моем внутреннем состоянии. Этаким двуногим детектором лжи, читающим излучения моего мозга. Но ничего во мне не менялось, и мозги мои ничего не излучали — я просто сидела и курила. Подумав только о том, что в принципе не отказалась бы посетить туалет — но полчаса вполне могу потерпеть. Тем более что вряд ли наша беседа затянется на более длительный срок.
— Юлия Евгеньевна, могу я узнать, кто именно дал вам информацию, которой вы оперируете? — Он спросил это без особой надежды и, видимо, не удивился, когда я отрицательно мотнула головой. — А характер этой информации вы мне можете сообщить? Я имею общее представление о вашем разговоре с Валерием Анатольевичем — и насколько я понял, вы собираетесь писать статью, в которой прозвучит, что «Нефтабанк» причастен к смерти Андрея Дмитриевича Улитина?
Прозвучит в том контексте, что банк заказал, как сейчас говорят, его убийство — осуществленное столь профессионально, что все решили, что покойный скончался от сердечного приступа? Я ведь правильно понял ваш намек?
Я промолчала — мне не стоило ляпать того, что я уже ляпнула, но теперь все равно было поздно. Так что проще было молчать.
— Насколько я понял, вы предложили Валерию Анатольевичу своего рода сделку — информация о деятельности Улитина на посту президента банка и причинах его снятия с этого поста взамен на обещание не пинать банк так сильно, как вы можете это сделать, и не обвинять его в смерти своего бывшего президента?
Давайте представим, что я принимаю ваше предложение — но сначала мне надо знать, какой именно информацией вы располагаете. Если речь идет о сделке — значит, я должен знать, какой именно товар вы мне предлагаете, так ведь?
Его глаза сверлили меня, то ли рассчитывая, что мое лицо выдаст все, о чем я думаю, то ли ожидая каких-то вздрагиваний, передергиваний, поеживаний.
Только зря они этого ждали. Я, конечно, не супермен вовсе, я хочу жить, я боюсь боли, и мне неприятно, когда мне угрожают, — но я столько лет проработала в журналистике и в таких разных ситуациях оказывалась, что давно научилась себя контролировать, хотя исключения и бывают. А к тому же лет-то мне уже немало — стыдно эмоции проявлять.
И потому я просто кивнула. Говоря себе, что в этом причина моего пребывания здесь, — они не знают, что именно знаю я, и это их пугает. А значит, есть что-то, чего им следует пугаться. И именно потому он и пытался выяснить источник моей информированности — чтобы не только понять, откуда произошла утечка, но и что именно утекло.
— А как я могу вести разговор — после того как ваш высокопоставленный сотрудник сначала мне угрожал, а потом пытался скомпрометировать меня перед моим начальством, говоря, что я вымогаю взятку? А сегодня настойчиво пытался мне всучить деньги? Не скажу, что меня это задело, — все журналисты, бесспорно, разные, и кто-то деньги берет, — но я не люблю, когда меня считают полной дурой. И когда записывают меня на камеру — тоже…
Я произнесла это негромко и мирно — намекая, что если беседа между нами и возможна, то только не в этом здании. А еще лучше — не сегодня.
Мне уже совсем не надо было ничего узнавать. Зато я могла написать о том, что мне угрожали, — ведь у меня имелась подтверждающая это запись на кассете, сделанная в прошлый раз. И о том, что мне предлагали взятку, — Сережа был тому свидетелем, ведь ему звонили с заявлением, что я вымогаю деньги. Так что потребовать опровержения они не смогут при всем желании. И все случившееся настолько ухудшало образ «Нефтабанка», что напиши я, что, возможно, банк был причастен к смерти Улитина — а у меня хватало фактов, чтобы сделать такой вывод, — читатель откинет слово «возможно» и скажет себе, что так оно и было. И видимо, мой теперешний собеседник это хорошо понимал — потому меня и не выпустили из здания.
— Я готов принести свои извинения. — Мне показалось, что фраза далась ему не слишком легко — потому что лицо потяжелело вдруг, напитавшись злобой то ли ко мне, то ли к этому идиоту, наверняка слушавшему сейчас наш разговор. — Наш вице-президент по связям с общественностью — он, знаете ли, человек искусства, в прошлом драматург. И несмотря на свою должность, общаться может не со всякой общественностью — вы уж меня извините за такой каламбур. С людьми искусства бесспорно — наш банк спонсирует театры, концерты классические, к нам часто оттуда приходят денег просить. С ними Валерию Анатольевичу общаться легко, а с вами, Юлия Евгеньевна, тяжело — вы вопросы каверзные задаете, ловушки строите. Вот Валерий Анатольевич и повел себя неадекватно — за что лично я извиняюсь от имени банка. Вас это устраивает?
Мне показалось, что злится он сейчас все же не на меня, а на того идиота, о котором говорит, — и потому с удовольствием произносит нелицеприятные фразы в его адрес. Словно точно знает, что тот сидит сейчас и слушает наш разговор. В лицо он ему, наверное, такое высказать не мог, а тут как бы за спиной все, но так, чтобы тот слышал.
— Устраивает полностью. — Я наклонила голову, преувеличенно благодаря его за проявленную вежливость. — Если это все, что вы хотели мне сказать, и теперь я свободна…
— И вы не будете освещать этот инцидент в своей статье? — Он оказался умнее, чем я думала, и хитрее, просто не заметив мою фразу насчет свободы. — Ведь, по сути, и инцидента никакого не было — Валерий Анатольевич просто предложил вам денежную премию, потому что высоко оценивает вас как журналиста.
Он и пригласил вас сюда специально, чтобы ее вручить, — хотел сделать вам своего рода сюрприз. А чтобы вам налогов не пришлось платить, решил передать деньги из рук в руки. А между вами произошло непонимание — и именно поэтому охрана попросила вас задержаться, дабы вы дождались меня и мы с вами внесли ясность в этот вопрос. Разве не так?
Я пожала плечами — другого ответа в этой ситуации я все равно не могла дать. Он хитро все придумал — но уже был наш предыдущий разговор с человеком искусства, и его звонок в редакцию, и разговор с
