Индейцы, которых мы грабили, истребляли и низвели до статуса изгоев, как когда-то арии поступили с дравидами Индии, относились к земле с благоговением. Леса оставались нетронутыми, почвы богатыми и плодородными. Они жили в единении с природой, то есть, по — нашему, на самом низком уровне жизни. У них не было письменности, но они слагали удивительно поэтические легенды и были глубоко религиозны. Наши отцы-основатели собрались вместе в поисках убежища от своих угнетателей и начали травить индейцев алкоголем и венерическими болезнями, насиловать их жен и убивать детей. Житейскую мудрость, которой обладали индейцы, они презирали и всячески чернили. И когда они в конце концов завершили дело завоевания и истребления, они согнали жалкие остатки великой расы в концентрационные лагеря и приступили к следующему этапу: им надо было сломить дух, который еще оставался в индейцах.
Не так давно я проезжал по территории маленькой индейской резервации племени чероки в горах Северной Каролины. Контраст этого мира и нашего был почти неправдоподобным. Крохотная резервация чероки — это подлинные райские кущи. Покой и тишина разлиты вокруг, словно и в самом деле поля счастливой охоты, куда отважные индейцы попадают в загробной жизни, спустились на землю. Только раз еще за время моего путешествия наткнулся я на подобное место, в округе Ланкастер в Пенсильвании среди амманитов. Эта небольшая религиозная община, упорно следующая заветам предков в поведении, одежде, вере и обычаях, превратила свою землю в цветущий уголок покоя и достатка. Говорят, что с тех самых пор, как они здесь поселились, они не знали, что такое неурожай. В прямой противоположности с жизнью большинства американского народа живут они — и результат налицо. А в нескольких милях от них адовы кузни, где как бы в доказательство, что чужестранные идеи, теории, всякие там «измы» никогда не найдут здесь за что уцепиться, с крыш и дымовых труб бесстыже насмехается американский флаг. Но до чего же убого выглядят флаги, выставленные напоказ заносчивыми и фанатичными хозяевами этих мест! Вы подумаете, что такой горячий патриотизм никак не вяжется с демонстрацией драной, износившейся, почерневшей национальной эмблемы. Вы подумаете, что из своих баснословных барышей эти люди могли бы отложить на покупку нового, яркого, переливающегося символа свободы. Но нет, там, где индустрия, там все осквернено, унижено, заляпано грязью. Так уж сталось сегодня, что, когда вы видите гордо и величественно развевающийся флаг, то сразу чуете что-то неладное. Флаг превращен в мантию, под которой прячут беззаконие. У нас всегда имеются два национальных флага — один для богатых, другой для бедных. Когда поднимает флаг богач, это означает, что все под контролем, все схвачено; флаг бедняка означает угрозу, революцию, анархию. Меньше чем в два столетия страна свободы, очаг вольности, убежище угнетенных так изменила значение «звезд» и «полос», что теперь, когда человеку удается сбежать от ужасов Европы и он наконец стоит перед барьером, осененным нашей славной национальной эмблемой, первый вопрос, который ему задают: «А сколько у вас денег?» И если у вас нет денег, а только любовь к свободе и только мольба о сострадании на губах, от вас тут же отпрянут, как от прокаженного, а потом повернут кругом и отправят обратно, к палачам на бойню. Вот в такую жуткую карикатуру превратили потомки наших свободолюбивых отцов-основателей национальный символ.
Все здесь окарикатурилось. Чтобы успеть на похороны отца, я отправился самолетом. И вот там, в облаках, при страшной болтанке, случайно услышал, как двое сидящих сзади мужчин обсуждали грандиозную сделку; речь шла о бумажных пакетах, вот так вот. Стюардесса, обученная выступать и матерью, и сиделкой, и подругой, и поварихой, и служанкой, никогда не позволяющая себе быть распустехой, ни один завиток не выбьется из прически, никакого признака усталости, огорчения или грусти, это улыбчивое созданье прикладывает свою лилейную ладошку к челу одного из тех торговцев пакетами и голосом ангела-хранителя произносит: «Не устали ли вы? Не болит у вас голова? Может быть, предложить вам немного аспирину?» Мы пробиваемся сквозь облака, а она выполняет все эти штуки, как какой-нибудь выдрессированный тюлень. Самолет внезапно ухнул в воздушную яму, и она упала, показав пару соблазнительных ляжек. А два коммивояжера теперь толковали о пуговицах, как их подешевле купить и подороже продать. Другой пассажир, по виду утомленный жизнью банкир, читал новости с театра войны. Где-то шла крупная забастовка, мы собирались строить целый торговый флот, чтобы помочь Англии — к следующему декабрю. Буря бушевала вовсю, девушка оступалась и падала снова, и вся в синяках продолжала разносить кофе, жвачку, не забывая справляться о самочувствии того или другого пассажира. Я спросил, довольна ли она своей работой. «Все лучше, чем быть медсестрой», — ответила она. Коммивояжеры внимательно присматривались к ней, как присматриваются к приглянувшемуся товару. Они покупают и продают, продают и покупают. Для них лучшие номера в лучших гостиницах, самые скоростные и устойчивые самолеты, самые плотные, самые теплые пальто, самые тугие бумажники. Нам не обойтись без их бумажных пакетов, без их пуговиц, искусственных мехов, их изделий из каучука, трикотажа, без их пластмассы, без того и этого. Нам нужен банкир с его талантом забирать у нас деньги и богатеть. Страховой агент, его полисы, его разговоры о надежности, о дивидендах — все это тоже нам нужно. Нам? Я что-то не вижу, что мы нуждаемся в ком-нибудь из этих стервятников. Не вижу, что нам нужны эти города, эти свинюшники, в которых мне довелось побывать. Не думаю, что нам так уж нужен флот на двух океанах. Недавно в Детройте я видел в кинохронике линию Маннергейма и как русские крушили ее. Я усвоил урок. Хотите? Скажите мне, есть ли что-то, сооруженное человеком для своей защиты, чего другой не мог бы разрушить? А мы-то что стараемся защитить? Да только старое, бесполезное, отжившее, не оправдывающее свое существование. Всякая защита — провокация нападения. Попробуй тронь! А вот возьму и трону! А почему бы не сдаться? Почему бы не уступить — отдать все? Это чертовски практично, вполне эффективно и обезоруживающе. Вот мы, мы, народ Соединенных Штатов[4], величайшая на Земле нация, так мы думаем. У нас есть все, чтобы осчастливить людей. У нас есть земля, вода, небеса и все, что к ним полагается. Мы могли бы стать ослепительным примером для всех; мы бы излучали мир, радость, силу и доброту. Но вокруг нас повсюду призраки, призраки, которых мы не можем приструнить. И потому мы несчастны, недовольны, ничего мы не излучаем и всего боимся.
Мы творим чудеса, и вот сидим под облаками, принимаем аспирин и рассуждаем о бумажных пакетах. А по другую сторону океана сидят под облаками они и сеют без разбора смерть и разрушения. Мы этого не делаем, пока не делаем, но мы уже обязаны поставлять те самые средства разрушения. Бывает, по нашей алчности, мы их поставляем совсем не той стороне, какой надо. Но это ничего — все в конечном счете наладится. В результате мы поможем стереть с лица Земли или поставить на колени значительную часть человечества, не дикарей на этот раз, но цивилизованных «варваров», короче говоря, таких же людей, как мы, но только с другими взглядами на мир, с другими, как мы говорим, идеологическими принципами. Разумеется, если мы их не сломаем, они сломают нас. Это логично — никто и сомневаться не может. Это политическая логика, согласно которой мы живем и умираем. Прекрасно идут дела. Полное процветание. Просто, понимаете ли, дух захватывает. Мы живем в такие захватывающие времена. И вы этим недовольны? Мир так стремительно меняется — разве это не великолепно? Подумайте, что было сто лет назад. «Время идет без остановок»[5].
Один мой знакомый, гениальный человек, предпочел бы избежать тяжкого испытания бессмысленными убийствами. Ему было неинтересно наводить в мире порядок. Ему было интересно навести порядок в своих мыслях и изложить их на бумаге. Но у него были отличные зубы, он не страдал плоскостопием, сердце и легкие в полном порядке и никаких нервных расстройств. Он был совершенно здоров и в придачу гений. Он никогда не говорил о бумажных пакетах, пуговицах и технических новинках. Он говорил о поэзии и Боге. Но он не принадлежит ни к какой секте и потому лишен статуса освобожденного по религиозным мотивам. Решено, что он должен быть готов погрузиться на корабль и отправиться на фронт. Он должен защищать наши идеологические принципы. Банкир слишком стар, чтобы быть призванным, те мои торгаши слишком умны, так что придется послужить гению. А кому же еще?
Надеюсь, что Уолт Дисней от воинской повинности освобожден; он ведь тот человек, хотя сомневаюсь, что ему самому это ясно, который иллюстрирует то, что я хочу сказать. Специалист по кошмарам. Гюстав Доре мира «Henry Ford С°, Inc.». Линия Маннергейма — это всего лишь поверхностная царапина. Правда, слишком необычной была там температура — в среднем около сорока градусов ниже нуля. Поразительно, как можно выдрессировать человека, чтобы он убивал при любой температуре. Понятлив почти как лошадь. Но, как я уже говорил, у Диснея имеются всякие температуры — лишь бы годились каждому свежему ужасу. Ему и думать не надо — газеты всегда под рукой. Разумеется, это не реальные мужчины и женщины. Да что я! Они куда реальней настоящих мужчин и женщин: они рождены снами. Они показывают нам то, что для нас только проглядывает под оболочкой плоти. Восхитительный мир,
