– Врешь! – прошипел он.
– Гриффин, во имя всего святого...– принялся умолять Филд, забыв свой гнев.
Но ничто не могло остановить Гриффина.
– Она была девственницей, Джонас.
Нет, неправда, что Рэйчел отдалась этому человеку; всем своим существом Джонас отказывался в это верить. Он отчаянно старался контролировать свой голос, движения, эмоции.
– Ты лжешь, ублюдок. Ты лжешь, потому что, вернувшись со своего высокоученого съезда в Сан- Франциско, увидел, что твоя драгоценная Афина барахтается в моей постели!
Гриффин закрыл глаза, отгоняя от себя это воспоминание, но Джонас видел, что оно продолжает преследовать его.
– Заткнись,– выдохнул Гриффин.
Филд торопливо вмешался в разговор, спокойно сказав:
– Перестаньте, вы оба. Вы этим ничего не измените. Ненависть, словно некое осязаемое, но невидимое вещество, заполнила комнату и, казалось, билась о стены и потолок.
Тишину нарушил вечный миротворец Филд.
– Знаете, есть один способ разрядить ситуацию,– тихо предложил он.– Вы оба должны проигнорировать Афину – сделать вид, будто она не вернулась, будто она вообще не существует. Не ходите на этот праздник.
Гриффин покачал головой:
– Будь я проклят, если не приду и позволю этой волчице растерзать Рэйчел.
Филд был явно раздражен.
– Гриффин, ты много на себя берешь. Возможно, причины, по которым Афина вернулась в Сиэтл, не имеют к тебе, а значит, и к Рэйчел, никакого отношения.
Джонас с большим трудом расслабился:
– Ты тратишь слова попусту, Филд. Наш самоуверенный друг не может даже представить себе, чтобы ее могло заставить вернуться нечто иное, кроме вечной страсти к нему.
Гриффин хмуро взглянул на зажатый в руке стакан и со стуком поставил его на стол. В следующее мгновение он уже перешагнул порог кабинета.
– Увидимся на празднике, Джонас,– бросил он через плечо.
Оказавшись снаружи, в теплой, душной ночи, Гриффин поднял глаза к усеянным звездами небесам и страстно пожелал, чтобы прошел дождь.
Филд бросился к шаткой коновязи и начал резкими, быстрыми движениями разматывать поводья своей лошади.
– Это было великолепно, Гриффин,– прорычал он.– «Я занимался любовью с Рэйчел. Она была девственницей, Джонас».
Гриффин замер, услышав злой укор в голосе друга.
– Хорошо. Я не должен был этого говорить!
Филд вскочил в седло, и лошадь затанцевала под ним, будто разделяя гнев своего хозяина.
– Как ты думаешь, каково будет Рэйчел, когда она услышит это от Джонаса? А она услышит, уж будь уверен!
Гриффину стало больно. Тому, что он сделал, не существовало никакого извинения, и он знал это. За мгновение сладостной мести он предал женщину, которая была ему так же необходима, как воздух.
– Ты знаешь, что я не хотел обидеть ее, Филд. Лицо Филда в лунном свете было неподвижно; он ждал, пока Гриффин отвязывал Темпеста и осторожно забирался в седло.
– Будь осторожен, Гриффин. Ты знаешь, как ты относился к Афине. Если рискнешь вновь встретиться с ней и поймешь, что ничего не изменилось...
Гриффин сплюнул:
– Я презираю ее.
– Да? – возразил Филд. – Помни, друг мой, что любовь и ненависть порой неотличимы друг от друга. Если ты не можешь предложить Рэйчел всю свою искреннюю преданность и верность, лучше оставь ее.
Примерно минуту они ехали в молчании, прислушиваясь к ритмичному постукиванию копыт по мощеной подъездной аллее, ведущей к дому Джонаса. Но как только миновали ворота и оказались на дороге, досада взяла верх над самообладанием Гриффина.
– Ты лицемер, Филд,– заметил он.– «Искренняя преданность и верность». Это ли ты даешь женщине, которую любишь?
К чести Филда, он даже не выругался.
– Я люблю ее больше жизни, Гриффин, и ты это знаешь.
– Тогда почему ты не объявишь об этом открыто? Почему не женишься на ней?
Филд вздохнул, в его вздохе слышалась безграничная горечь, заставившая Гриффина пожалеть о том,
