ехать завтра или никогда.
Он сделал несколько шагов и так удачно выбрал место, что очутился между Шарпийон и остальными гостями, повернувшись к девушке спиной. Если кто-то до сих пор не верил, что он к ней полностью охладел, то теперь Казанова доказал свое отношение.
— Поручите мне заняться поездкой и ни о чем не беспокойтесь, — сказал он. — Я выступлю кем-то вроде почетного англичанина. Сейчас нас восемь человек, и нам потребуются две кареты — по четыре пассажира в каждой…
— Но нас будет девять, — услышал он знакомый девичий голос. — Неужели вы думаете поехать без меня?
Шевалье повернулся к ней и притворился, что удивлен появлением Мари.
— Разумеется, нет, — предельно холодно ответил он. — Я просто недосчитал. Девять — нехорошее число, но я предлагаю простое решение. Я поеду верхом. А вы займете мое место.
— В этом нет никакой необходимости, — возразила Шарпийон. Она подошла к Казанове и взяла его за руку. — Я усядусь у вас на коленях. Надеюсь, что никто не сочтет это неуместным.
Гости вежливо улыбнулись, словно их пикировка была привычной игрой на публике двух давних любовников. Теперь девушка глядела на него с вызовом, и ему стало страшно; ее красота засасывала, точно омут. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала шевалье в подбородок. Собравшиеся зааплодировали.
— Я вернусь сюда в восемь часов утра с двумя каретами, — сообщил он.
— На Сейнгальта всегда можно положиться, — неторопливо отметил Гудар, взял со стола колоду карт и перетасовал их одной рукой. Этот прием никогда Казанове не удавался.
глава 15
Еще одна тяжелая, мучительная ночь: во сне шевалье бежал по венецианской улице, и за ним неотступно следовали люди в белых масках с длинными носами. Их черные плащи до пят развевались и шелестели, будто кожаные крылья дьявола. Он прибыл к Малингану без десяти восемь утра, с синими кругами под глазами и запахом пересохшей земли во рту.
Хозяева и их гости завтракали, предвкушая приятную поездку, а Шарпийон так и сияла. Она оживленно беседовала с молодыми женами; похоже, за ночь они успели поделиться друг с другом самыми своими сокровенными тайнами. Девушка усадила Казанову рядом и попыталась соблазнить его рогаликами с маслом и несколькими ложками шоколада, но у него — хотя он ничего не ел после ужина — кусок в горло не лез. Чем нежнее она за ним ухаживала, тем угрюмее он становился, и когда они поднялись и двинулись к каретам, шевалье испугался, что у него отнимутся ноги. В эту минуту он ненавидел Шарпийон, ненавидел страстно и самозабвенно, зная, что способен на любое преступление.
Казанова сел в переднюю карету, следом забрался Гудар, а одна из льежских дам и ее супруг уселись напротив, спиной по ходу движения. Шарпийон вошла, когда они уже устроились, и примостилась на коленях у шевалье. Одна ее рука в розовой перчатке ухватилась за ремешок над дверью, а другая легла ему на плечо, как холеная декоративная свинка.
В этот час воскресные улицы были почти пусты. Заледеневшая от ночных заморозков грязь еще не успела оттаять. По пути им сначала встретились нищие — те приводили свои язвы в товарный вид, прежде чем вылезти на паперть, — а потом группа квакеров в широкополых шляпах, спешившие в молельный дом. От толчка кареты Шарпийон подпрыгнула на коленях у Казановы и прижалась к нему. На первых порах он ощутил лишь раздражение от ее неловкого и откровенно кокетливого жеста и попытался отвлечься, припомнив имена всех венецианских дожей, начиная с Пьетро Кандиано IV. Но когда кареты добрались до развилки и охранник в будке хмуро покосился на шумную компанию богатых иностранцев, шевалье дошел только до Томмазо Мосениго — и был возбужден сверх всякой меры. Казанова вновь оказался во власти похоти с ее грубым и бездушным механизмом и проклинал себя за слабость. Чем сильнее он приказывал плоти сопротивляться, тем безнадежнее были его попытки, как будто сквозь пустотелую трубку его позвоночника выдували облака опиума.
В это время ехавшая за ними карета остановилась — у Эмили пошла носом кровь, и Казанова не преминул воспользоваться удобным случаем. Их экипаж тоже застыл на месте, пассажиры выбрались, окружили дочь Малингана и наперебой начали давать ей советы. Шевалье осмотрелся по сторонам, проводил взглядом плывшую по реке баржу с красными парусами. Матросы сидели поверх штабеля бревен, словно тоскующие от безделья дети. Наконец он взял себя в руки, отогнал женщин от перепуганной девочки и отнял от ее лица носовой платок. Ему вспомнилась старая колдунья с острова Мурано. Она лечила Казанову от детских кровотечений искусным наложением рук и тихими заклинаниями. Не последовать ли сейчас ее примеру? Казанова наклонился, сделал руками несколько пассов и пошептал. Вскоре Эмили смогла встать на ноги, хотя ее платье покрывали темно-красные пятна крови, похожие на спелые вишни.
— Ну что, едем дальше? — спросила Шарпийон.
Она выжидательно замерла на ступеньке первой кареты, но шевалье, настояв на том, что должен понаблюдать за здоровьем своей юной пациентки, взял Эмили за руку и быстро забрался во второй экипаж. Он был так добр! Все лишь об этом и говорили. Малинган согласился сесть рядом с кучером, и кареты опять тронулись в дорогу.
— Как вам это удалось, мсье? — осведомилась одна из льежских дам.
— А вот так! — Шевалье взмахнул руками, как крыльями. Дочь Малингана не отрывала от него робких, преданных глаз. Ее, несомненно, заворожили заклинания Казановы. Он улыбнулся девочке, прижался головой к деревянной спинке и уснул. Никто кроме Джакомо Казановы не умел так засыпать в карете.
глава 16
Несмотря на фонтаны, каменные статуи геральдических животных и часы на башне, дворец Хэмптон-Корт не шел ни в какое сравнение с Версалем и скорее напоминал обычный особняк. В нем не чувствовалось ни мрачного величия, ни сознания власти, неотъемлемого от огромных версальских залов с росписями. Грубая кирпичная кладка замка сверкала в полуденном свете, а пожилые садовники катили свои тачки по гравиевым дорожкам с таким видом, словно торопиться им совершенно некуда.
Казанова и его спутники гуляли по саду. Шевалье замыкал шествие, а бок о бок с ним шла Шарпийон. Сначала он старался ее опередить или остановиться и вынуть камешек из башмака. Но оторваться от девушки ему никак не удавалось. Впрочем, как ни странно, они мирно беседовали, и их разговор походил на сплетни актеров за кулисами — в костюмах, при полном гриме — в ожидании нового выхода на сцену. Шевалье невольно улыбнулся. Ее бабушке нездоровилось, но у них постоянно бывал врач. У ее матери неважное настроение, она озабочена расходами по дому. Хозяин их особняка настоящий хам и не гнушается откровенным запугиванием. Конечно, когда тетя продаст партию бальзама, их дела наладятся. Понравилось ли мсье ее новое платье? Она чуть не ослепла, пока шила его.
Час проходил за часом. Они восхищались дворцом и природой. В три пополудни все пообедали в местной гостинице и решили еще раз посетить сады перед отъездом в Лондон. На тропинки ложились продолговатые тени от подстриженных конусами деревьев, и, когда они перешагивали из света в тень и из тени в свет, Казанове хотелось, чтобы дорога тянулась как можно дальше. Все пережитое за последние месяцы внезапно развеялось в воздухе — его смятение, работа на мосту, страшные сны, скопившиеся невзгоды и унижения перестали что-либо значить. Это случилось не с ним, с кем-то еще. Драмы и крутые повороты его судьбы на поверку оказались неважными, а важно было… Что же? Да ничего важного и не было… Чудеса… Поймет ли его Шарпийон, подумал он и уже собирался пуститься в объяснения, но тут она
