комнате все еще лежали старые местные газеты, которыми они протирали окна. Просмотрев их, он убедился, что им не меньше года. На первой странице одной вязли в снегу брошенные машины. На развороте — еще «погодные» фотографии: дети катаются на санках, снеговик с носом-морковкой, прокладывающий путь в сугробах почтальон.
Взглядывая украдкой поверх газеты, он следил за «чтением» Клэр. Она сжимала книгу так, будто боялась, что стоит ей ослабить хватку — и та, шумно захлопав страницами, взлетит и шарахнет ее прямо в лицо. На тыльной стороне кистей набухли вены. Кожа в уголках рта дернулась, она тихонько застонала. Клем ждал. Когда стало очевидно, что ей совсем невмоготу, что она вот-вот сорвется и вечер полетит к чертям, он сказал:
— Тут напечатали личное обращение начальника почты Кристофера Ди к читателям «Сомерсет стандард»: «Прием и доставка почтовых отправлений будет производиться как обычно, однако просим население проявлять терпение».
— Что?
Он прочитал еще раз.
— Ерунда какая-то, — сказала она и отложила книгу; Клем увидел, что это одна из ее собственных, «Смерть приятной природы: от Пуссена до фовистов». — Если доставка будет происходить как обычно, почему нужно проявлять терпение?
— Может, выпадет еще больше снега.
— Так нужно было об этом написать. Прямо сказать, что он имеет в виду.
— Ты еще не устала?
Кивок.
— Хочешь, пойдем наверх?
Она поежилась.
Клем сложил газету.
— Я провожу тебя, — сказал он. — Заодно проверю, что все работает.
Друг за другом — Клем впереди, Клэр, не отставая ни на шаг, за ним — они поднялись по лестнице. Клем вспомнил детей — героев фильма Лоутона «Ночь охотника»[41], преследуемых спятившим священником. Ему пришла на память сцена, когда мальчик, проснувшись на сеновале с первыми лучами солнца, увидел на горизонте, как на театральной декорации, силуэт священника на коне, неутомимого преследователя, которому, видимо, сон был не нужен. Клему нравился тот мальчишка, некоторая жесткость его характера, то, как он противостоял миру взрослых. Окончание он помнил довольно смутно. Дети, конечно, победили. Кажется, их куда-то пристроили, к какой-то добросердечной старушке, вернувшей им утраченное детство?
Пока Клэр была в ванной, он ждал ее на лестнице, разглядывая красно-бурое пятно в углу, где проступила сырость. В ванной загромыхали трубы, лихорадочным водопадом прошумел слив. На пороге показалась Клэр в красном халате; словно позируя, она на секунду задержалась в дверях, но дурацкие очки выдавали ее истинное состояние — больная женщина, которую не красят даже подчеркивавшие раньше ее прелесть вещи.
— Иди первый, — сказала она.
Он вошел в ее спальню. Там уже горели верхний свет и настольная лампа (интересно, сколько им придется платить за электричество?). Клэр сняла халат. Под халатом на ней была белая ночная рубашка до колен. Халат повесить было некуда; Клем забрал его и пристроил на спинку кровати. Забравшись в постель, она натянула одеяло и спросила:
— А ты что будешь делать?
— Я? Понятия не имею. Тебе принести что-нибудь?
— Может, почитаешь мне?
Книг в комнате не было. Он спросил, не сходить ли за одной из книг с ее стола. Она помотала головой, перекатывая ее на подушке, как маленькая девочка. Он прошел в другую спальню, где раньше, должно быть, спал со своей худой женой бывший жилец, и вытащил из своего чемодана книжку, позаимствованную в комнате Фрэнки. Это был путеводитель по Италии, купленный, думалось ему, или полученный в подарок в преддверии очередных южных каникул семейства Харвуд (уголки некоторых страниц загнуты, на полях тут и там отпечатки пальцев, измазанных кремом для загара). Италия была ему неизвестна. Он несколько раз сидел между рейсами, клюя носом на скамьях для транзитных пассажиров, в римском аэропорту. Пакистан, Бразилию, Северную Ирландию он знал лучше. Эту книгу он прихватил, потому что, перелистывая ее страницы, легко было погрузиться в дремоту — она предлагала неопасное романтическое путешествие, в котором безымянного героя всюду ожидал столик в ресторане с хорошей репутацией, проветренная комната со знаменитым видом на море и горы.
Он вернулся к Клэр. Стула в комнате не было. Отодвинув халат, он присел на край кровати. Показал ей обложку книги; потом, как и прошлым вечером, открыл ее наугад и начал читать. «Монтальчино, с его крепостными стенами и сказочным средневековым замком, издавна привлекает любителей тосканских городов…» Останавливаться лучше всего было в «Отеле де Капитани». В августе проводился костюмированный фестиваль и соревнования по стрельбе из лука. Он перечислил рестораны, выставленные в местном городском музее статуи Мадонны, описал окрестные виноградники, прочел расписание автобусов из Сиенны. (Уснула она? Кажется, среди ее лекарств был запас какого-то снотворного, темазепам или еще что-то.) Дальше шли целительные серные источники Баньи Виньони, фасад собора эпохи Возрождения в Пьензе, отделанный тремя слоями истрианского мрамора. Он шепотом окликнул ее, потом — еще раз. Не услышав ответа, потихоньку приподнялся с матраца, на цыпочках пробрался к двери и выключил верхний свет. Под бирюзовым абажуром, дрогнув на мгновение, осталась гореть настольная лампа.
На кухне он допил остатки белого вина, потом вернулся наверх и вытащил из переднего отделения чемодана коричневый конверт, ловко подсунутый ему Фрэнком Сильверменом в аэропорту Торонто. Он вскрыл его на обеденном столе. В конверте было шестнадцать бумажных листов. Он разложил их веером на поверхности. «Может, ты сможешь что-нибудь с этим сделать», — сказал ему Сильвермен. Сделать что? Закончить статью? Написать вывод, который он не мог или не хотел найти? Он принялся разбирать непронумерованные страницы. На каждой из них были следы яростной правки, в некоторых местах — исправления исправлений, каждое последующее — более невразумительное, чем предыдущее. В поисках начала он обнаружил пару страниц с подробным описанием колониальной истории, противостояния сил, партий, фракций, секретных комитетов, усиления экстремизма.
Даже жена президента говорила об этом: о необходимости выловить всех внутренних врагов и уничтожить их без пощады. Был организован сбор оружия, почти нескрываемые тренировки группировок для войны против соседей…
Еще на одной странице — зарисовки природы страны. Усеянные террасами холмы, изрезанный рельеф вулканических склонов, заброшенные плантации, ослепительная зелень банановых деревьев, болота, ржавые железные крыши домов, выжженные до красноты грунтовые дороги, стремительные реки, несущие с верховьев бурый ил. Вот как была описана гостиница «Бельвиль»:
Похеренная иностранными хозяевами, брошенная на произвол судьбы. Торчащая, как член, хотя и покороче на несколько этажей, чем мобутовский «Интерконтиненталь»[42] . В гостиничном баре под названием «Шангри-ла» красовалась пианола, на которой каждый вечер бренчал какой-нибудь перебравший журналист… В некоторых номерах на верхнем этаже скрывались с семьями разыскиваемые мужчины и женщины, имена которых были включены в составленные уже месяцы назад списки смертников.
Дальше шло начало повествования:
Человеку с Запада, из стран так называемого развитого мира, привыкшему к вечерним прогулкам в желто-голубом свете неонового освещения, затемненный город казался особо зловещим. На дороге позади гостиницы, где мы поджидали майора Немо и наше сопровождение, не было ни единого огонька; почти
