познакомиться с местными правилами. Пожалуйста, чтобы никакого риса и никакого конфетти. Конфетти застревает между надгробиями и, по его словам, огорчает прихожан, а рис привлекает грызунов.
— Нам, конечно, на это наплевать, — сказала Фрэнки, — Можете бросать что угодно. Виноградные косточки, павлиньи перья. Можно и деньги, если хотите, лучше в конвертах.
Когда они садились в машины, Клем оттащил ее за локоть в сторону и объяснил, что Клэр плохо спала.
— Мы только в парикмахерскую, — ответила Фрэнки, — Там ни перед кем особо красоваться не придется.
— Она остается на твоем попечении, — строго сказал Клем.
— А Рэй — на твоем.
Фрэнки, Рэй не болен, хотел ответить Клем, но вдруг подумал — а кто его знает? Может, Рэй тоже болен? Что-то здесь не так.
— Можешь о нем не беспокоиться, — мягко сказал он.
Выехав на дорогу, «спайдер» повернул налево, в направлении Нового Колкомба. Клем поехал направо, мимо дачи, почты, потом подлинному, тянущемуся между двух линий высоких кустов пути вырулил на шоссе — старую римскую дорогу. Рэй нашел в бардачке одну из Нининых клубных кассет, вставил в проигрыватель, врубил его на полную громкость и всю дорогу, пока они ехали в Рэдсток, а потом ползли вверх к Пестауну, дергался в такт своим худеньким телом. Наблюдая за Рэем краем глаза, Клем представлял его маленьким мальчиком в застегнутом на все пуговицы байковом пальтишке, которого тянет за руку вверх по ступенькам викторианской больницы ужасно обеспокоенная женщина. Может, полиомиелит? Или гормональное расстройство помешало телу вырасти как положено? У него была непропорционально большая голова, а на щеках постоянно проступал слабый румянец, словно он страдал легкой формой хронической лихорадки, но глаза блестели ярко, буйно росла шевелюра каштановых волос и задиристо торчали каштановые усы. Он рассказывал о Фрэнки, и Клем не мог узнать в его словах двоюродную сестру. Оказывается, она отличалась глубокомыслием, проницательностью, глубоким пониманием жизни окружающих. Доводилось ли Клему видеть ее с животными? С детьми?
— А как обстоят дела с ее дизайнерской компанией? — спросил Клем. — Ты тоже будешь в ней участвовать?
Рэй пожал плечами.
— Может, буду только помогать советами, — сказал он. — Из-за кулис.
— Желаю удачи, — сказал Клем.
— Твоя сестра, — сказал Рэй, — Вот это да!
— Что да?
— Такие книги!
— Ты читал их?
— А ты разве не читал?
— Не все.
— Ей вот столько осталось до гениальности, — сообщил он, раздвинув указательный и большой пальцы на сантиметр. — А она еще молодая.
— Скажи ей это. И про то, что молодая.
— Думаешь, я фигню несу?
— Нет.
— Твои фотографии — одни из лучших, какие я видел.
— Фигню несешь, — засмеялся Клем.
С Уэллсвея они въехали в Бат. Город, который Нора никогда не любила, не одобряла его, называла цитаделью консерваторов, выхолощенных адмиралов и торговцев стариной, — этот город простирался под ними, сверкая тысячами наполненных солнцем высоких окон, тысячами стекол припаркованных машин. Клем оставил «форд» на многоэтажной стоянке у реки. Когда они вышли из гаража, Рэй вытащил из сумки небольшую стопку открыток, разделил ее, как карточную колоду, и передал половину Клему. Тот пробежал глазами золотые буквы на верхней открытке — история русской влюбленной пары, нашедшей друг друга через пятьдесят лет.
— Просто оставляй их там, где люди найдут и прочитают, — сказал Рэй. — Тут есть свои тонкости, но ты скоро поймешь.
В кафе около железнодорожной станции они подзаправились бутербродами с беконом, потом прошлись по магазинам на Нью-Бонд-стрит и Милсом-стрит.
— Только не темный, — сказал Рэй, перебирая висящие на вешалке костюмы. — Не черный и не синий.
Он примерял зеленые, небесно-голубые, серебряные пары. Пока Рэй занимался примеркой, Клем рассовал часть открыток по карманам непроданных пиджаков, часть пристроил под целлофановую упаковку новых рубашек. Одну, с радостными новостями об увеличивающейся продолжительности жизни в Мексике, он засунул, наподобие аккредитации, за ленту дорогой фетровой шляпы с заломленными полями. В четвертом магазине им попался белый полотняный костюм-тройка с подкладкой из ярко-алого шелка. Рэй припомнил, что Джон Леннон был одет во что-то подобное во время свадьбы с Йоко Оно. Облачившись в него, стоя перед зеркалом (продавец обдергивал сзади провисшую материю), Рэй решил, что он ему подходит. Клем сказал, что костюм стоит почти четыреста фунтов стерлингов.
— У тебя есть четыреста фунтов? — спросил он.
Рэй ответил, что вряд ли.
— А сколько у тебя есть?
— Думаю, что смогу наскрести шестьдесят, — ответил Рэй. — Ну, шестьдесят пять.
Он переоделся, и они пошли в благотворительную лавку фонда Марии Кюри, потом — Британского фонда болезней сердца, потом — в «Оксфам»[46]. На крытом рынке, рядом с концертным залом, примостился магазинчик под названием «Щеголи и красавчики». Здесь они отыскали подержанный костюм сливового цвета за семнадцать фунтов. Брюки были длинноваты, но пиджак с большими лацканами пришелся впору. Рэй купил костюм, потом на оставшиеся деньги подобрал к нему сиреневую рубашку и простой зеленый галстук. Они направились обмывать покупку в паб. Последнюю открытку Клем оставил в туалете, пристроив на краю писсуара так, чтобы об успешном восстановлении популяции орланов на Гебридских островах можно было прочитать без помощи рук.
Они добрались до машины только в полшестого, опять поставили музыку и опустили окна. Рэй рассказывал о том, что они собираются делать после свадьбы, о квартире, которую они с Фрэнки присмотрели в районе Поплар[47]. Приглашал Клема останавливаться у них, и Клэр, естественно, тоже.
— Ты в детстве был счастлив? — спросил Клем; ему вдруг опять привиделся маленький мальчик; на этот раз он прижимался лицом к окну, глядя, как на улице резвятся другие дети.
— Мои родители были неразговорчивы, — сказал Рэй, — А твои?
— Мои-то разговорчивы. Только вечно заняты.
— Каждый старается делать что может, — сказал Рэй, — Мне кажется, стоит думать о людях немножко лучше, чем они есть на самом деле.
— У тебя это здорово получается, — улыбнулся Клем.
— Ты представить не можешь, сколько я тренировался, — осклабившись, ответил Рэй.
«Альфа» уже стояла напротив дома Лоры. Клем помог Рэю донести покупки. В гостиной Фрэнки мешала что-то в наполненном льдом высоком стакане. Она сообщила Клему, не оборачиваясь, что Клэр пошла обратно на дачу и что ему очень понравится работа парикмахерши из «Донателло».
— Пошла на дачу?
— Ага.
— Ладно.
Он сел в машину, помахал Кеннету, который выкашивал траву у ног бетонного мальчика, и развернулся в проезде. Хотя его раздосадовало небрежное отношение и эгоизм Фрэнки, после проведенного с Рэем дня он был в прекрасном настроении. Появившиеся после вчерашней бессонной ночи тяжелые мысли
