шестого февраля заставил забыть об обоих. И вот теперь люди начинают думать, что Стависки — не единственный мошенник во Франции, а всего лишь самый заметный. А французы, как все латиняне, ужасно азартны. Нет денег — покупают десяти франковые лотерейные билетики, есть деньги — хватают байоннские облигации.
После такого начала Беккер и Северин соглашаются во мнении относительно продажности французской прессы, и план Северина начинает понемногу проясняться.
— Все дело в том, — говорит Северин, — что в наши дни слишком многие хотят получить что-то, не отдав взамен ничего. Кстати, именно поэтому здесь никогда не будет коммунизма. Французы — единственный народ, который учится терять деньги на бирже. У каждой здешней газеты есть финансовая страничка, а уж желающих дать совет насчет того, как разбогатеть, и вовсе не перечесть. Возьмите англичан, они без ума от лошадиных скачек.
— Тотализаторы действуют даже на предприятиях, — живо вставляет Карл.
Жалко смотреть, как бедняга пытается влезть в чужой разговор… я бы на его месте либо свалил, либо заткнулся.
— Вы видите, например, — продолжает Северин, — шансы на победу Сияющего Света расцениваются как два к тридцати, но на какую информацию можно опереться? На то, что продаст вам 'жучок', да на сведения, почерпнутые из пары еженедельников.
— Вы несправедливы к тевтонам, — вставляет Беккер. — Забываете, что они не умеют ни читать, ни писать. Если бы могли, то, несомненно, читали бы газеты. Смышленые парни, я вам скажу. Когда слышишь, как кондуктор в автобусе рассчитывает выигрыш в пятьдесят фунтов на пяти забегах с исходной десятки, то понимаешь — этот народ породил Ньютона. Люди — неисследованные залежи интеллекта.
— Не могу с вами согласиться. Будь они умны, не расставались бы так легко с деньгами, а мы бы здесь не сидели. Если бы на свете не было безмозглых кретинов, деловому человеку оставалось бы только умирать с голоду. Как я уже сказал, игроки на французской бирже пользуются любой информацией, которую им подсовывают самые ненадежные газетенки, публикующие лишь слухи и собственные домыслы. Почему? Все дело в третьем упомянутом мной факте, а именно в невероятной продажности парламентариев и судей. Игроки верят, что редакторы бульварных листков могут получать информацию из высших инстанций через подкуп или откровенный шантаж. Рассуждение здесь простое. Министр, выбалтывающий сведения, может лгать или говорить правду, но в любом случае это ведет к изменениям на рынке. Игроки, каждый из которых считает себя ловкачом, полагают, что сумеют сыграть на этом изменении до того, как ситуация станет ясной. Каждый надеется пощипать 'утку' вместе с тем, кто ее запустил. Если кто-то имеет с этого что-то, то почему я не могу получить свою долю? Такие чувства присущи всем, кто верит в республиканскую форму правления.
Карл с умным видом кивает. Человек недалекий легко примет его за опытного биржевого спекулянта.
— Четвертый пункт моего плана, — продолжает Северин, — основан на том факте, что французские газетчики не любят платить за телеграммы. Печатают непроверенную информацию, старье недельной давности… воруют, перепечатывают чужое, придумывают, идут на все — только бы не платить за услуги телеграфа.
— А Хавас? — спрашивает Сэм.
— Конечно, я плачу Хавасу часть от взяток, но при этом у меня есть надежная поддержка на Уолл- стрит.
— В общем-то вам нужен всего лишь один листок. Покупаете какую-нибудь убогую, стоящую на грани банкротства газетенку, распространяете слух, что за вами стоит Уолл-стрит, и за одну ночь берете приличный куш. Главное начать. В следующий раз рекламу вам дадут уже другие газеты.
— Нет. Чтобы сбросить большое количество акций, надо иметь поддержку всех финансовых газет. Чтобы привлечь сотни и тысячи простаков, заставить их растрясти шерстяные чулки, залезть за пазуху и запустить руку в трастовые фонды, оберегаемые недоверчивыми семейными юристами, надо подать товар в солидной, внушающей доверие упаковке. Я не полагаюсь только на снимающих пенки хитрецов и случайных бездельников, дожидающихся поворота на рынке, — мне нужны большие деньги, инвестиционный капитал.
Другими словами, идея Северина заключается в том, чтобы выставить себя под видом частной телефонной компании. Шайка берет какое-нибудь громкое название типа 'Комитет экономического наблюдения' и прикрывается несколькими громкими именами, представляя известных людей в качестве, советников.
Карл жует сигару, пряча за ней довольную ухмылку. При одной мысли о деньгах его лицо светлеет, а весь план кажется несчастному верхом совершенства. Наверное, ждет, что Беккер тут же помчится в банк за деньгами, а Северин побежит снимать помещения под офисы, потому что, когда совещание заканчивается, так и не приняв определенного решения, в его глазах видно глубокое разочарование.
Сэм и Северин договариваются встретиться еще раз, и Северин едет с нами в такси до бульвара Капуцинов. Карл выходит немного дальше. Мы с Сэмом едем к Александре. Предполагается, что там Снагглс, и это дает удобный предлог, чтобы познакомить хозяйку с Сэмом. Он все еще беспокоится из-за Тани.
— Ты не думаешь, что она могла испугаться и рассказать обо всем матери? Мне, знаешь ли, неприятности ни к чему. Ты ведь давно знаком с ее матерью? Что она собой представляет?
И так без конца.
Пытаюсь успокоить… тщетно. Из машины Сэм выходит в нервном состоянии. Говорит, что, если возникнут проблемы, он свалит все на меня.
Снагглс в доме нет. Нет и Тани. Они уже отправились в отель к Беккерам и, похоже, сюда не вернутся. Александра приглашает нас войти.
Сэм уже сияет — ему хватило одного взгляда. Он и не ожидал, что мать Тани окажется такой потрясающе красивой. Раздувается как павлин, разворачивает хвост, и, надо признать, его усилия дают положительный эффект. Александра сразу проникается к нему симпатией.
— Какая чудесная женщина! — восклицает Сэм, когда мы остаемся одни. — Ты и не говорил мне, что она красавица. А я ей понравился, как по-твоему? И она уже знает, что нравится мне… заметил, как она на меня смотрела? Скажи правду, на что можно рассчитывать? Есть ли у меня шанс?
Дальнейшее пребывание в такой атмосфере невозможно, но прежде чем уйти и оставить их наедине, мне надо удостовериться, что все идет как надо. После долгих и сложных маневров удается вытащить Александру на пару минут в прихожую. Она тут же начинает тереться о мое бедро и даже позволяет пощупать себя между ног. Но вставить не дает.
— Нет-нет, я не хочу, чтобы ты вынимал его, — говорит эта стерва, возя моим членом по своим липким складкам. — Давай вернемся в комнату… нельзя надолго оставлять гостя одного… это невежливо…
— Он простит тебе невежливость, если потом ты будешь так же невежлива со мной, — говорю я. — Ему хочется тебя трахнуть.
О, что это такое у меня на уме? И что же такого я нарассказал о ней милому мистеру Беккеру? Известно ли ему, что я жил с ней? Может быть, я думаю, что имею право вот так запросто приводить к ней своих друзей и предлагать ее им, как собственную жену?
Приходится объяснять: ничего такого Беккер не знает… ему известно только то, что она мать Тани… свое мнение о ней он основывает на том, что видит, а увидел он вполне достаточно, чтобы захотеть ее…
Пока Александра обдумывает услышанное, я не оставляю попыток залезть поглубже. Есть ли у мистера Беккера жена? Ах да, она же сама слышала, как его дочь упоминала о матери. Наверное, его жена такая же миленькая и мужчины не обходят ее своим вниманием? И наконец… знаком ли я с его супругой?
Я отвечаю на все вопросы, кроме последнего. Александра делает вид, что ничего не заметила. Говорит, что ее переполняют некие смутные желания. Да, ей хочется побыть с мужчиной, и если бы я пришел один, мы провели бы чудный вечер. Но раз уж со мной друг, придется об этом забыть, потому как она определенно не желает, чтобы ее трахали двое. И еще… если бы мой друг пришел один, она, возможно, позволила бы ему остаться. То есть остаться может один из нас, понятно? Да, так вот обстоят дела… так
