О'кей, говорю я. Ладно.
И ухожу.
ГОЛОД
Однажды он поделился с другом тем, что испытывает склонность к анальному сексу, и тут же его заклеймили прозвищем «жопоёб». Словечко это он возненавидел. Что касается самого влечения, то объяснить себе его он не пытался. Практиковал это всегда в темноте и в темноте потом всегда мылся под душем. Воспринимал себя в этой связи с самоиронией: ведь даже к процессу еды, не говоря уже об испражнении, он чувствовал отвращение. По этой причине он был очень тощим, жил почти исключительно на протеиновых коктейлях и салатах. Его жена, напротив, растолстела ужасно. Полового общения у них уже больше года не происходило вовсе.
В своем обжорстве она винила серию выкидышей и медицинский прогноз на будущее, что детей у них никогда не будет. Когда они встретились, она была пухленькой, но с тех пор стала просто громадиной. Он смотрел порнушку по кабельному ТВ и мастурбировал, и это длилось уже так долго, что порнушка перестала возбуждать, и тогда он предпринял отчаянную попытку полового воссоединения с женой, попробовал возобновить все же какой-то контакт с нею. Она спала на боку. Он пихал и толкал ее массивное туловище, пока она не повернулась почти на живот, затем он задрал на ней рубашку. Икры у нее были толщиной с его бедра, а бедра — как у него талия. Похоть превозмогала в нем отвращение. Думал лишь об одном — как он проникнет в это грязное место внутри нее. Кожа ее ягодиц была вялая и вся в ямочках, к тому же оказалось, что, как ни тащи их в разные стороны, отверстия не найти. У него сразу все повисло, сидел, смотрел.
Что-то надо было делать.
Он устроил себе на работе двухнедельный отпуск по болезни и попросил приятеля подъехать с запасными ключами от машины в назначенный день на то место, где они отдыхали раз в год с палаткой. Тайком сложил все нужное в багажник. Потом вывез жену в горы под тем предлогом, будто они едут по ягоды и грибы. Она была из мясоедов — набивала утробу беконом и сосисками, даже на завтрак доедала вчерашнее мясо, так что не очень-то ее поездка и влекла. Всю дорогу жаловалась на голод. Это вызывало у него попеременно то жалость, то злость. Когда приехали на место и припарковались, он вылез и бросил ключи в бензобак.
Его и самого это в первый момент ошеломило.
— Ну вот, — сказал он, — теперь мы возьмемся за это вместе. Будем жить здесь две недели, питаясь одними грибами и ягодами, и этим собьем тебя с накатанной дорожки, а то зациклилась, жрешь прорву пищи, от которой толстеют.
— Он произнес это в точности так, как репетировал и, увидев, что ее рот (щелка в горах плоти, которые прежде были щеками) раскрылся, экспромтом добавил:
— Такое вот сделаем почти что хирургическое вмешательство.
В палатке ее всхлипывания не давали ему спать полночи. А у него была зависимость от снотворных таблеток. Когда он эту свою привычку проанализировал, решил, что все дело в звуках, которые производит ее организм, в бурчании у нее в желудке и других перемещениях внутренних газов, однако, если честно, то он знал, что его проблема куда глубже. Так или иначе, но он взял с собой кучу таблеток, чтобы не мучиться четырнадцать ночей. Принял две и сладко заснул, чтобы от ее завываний и сотрясений массивного тела не страдать чересчур долго.
Весь день потом она пребывала в апатии, и ему приходилось напоминать себе, зачем он это затеял. Все ради будущего: сейчас они терпят страдания, а потом станут пожинать плоды.
— Ты не понимаешь, у меня ведь особый голод, — говорила она.
— А ты не понимаешь, что я хочу с тобой не только спать рядом. Я хочу хотеть тебя. Хочу, чтоб было так, как раньше, когда мне стоило подумать о тебе, и у меня сразу стоит.
Она хмыкнула и отвернулась, возможно, услышав слово «стоит». Он подступил ближе.
— Хочу при всяком взгляде на тебя думать, как же мне сильно хочется тебя выебать. Да, выебать тебя!
— Я страшно есть хочу, — вскричала она и разразилась слезами.
— Пожалуйста. Это нормально. От этого мы оба станем лучше. Я повезу тебя на Виргинские острова. Ты влезешь в купальники, в которые не влезала годами. Мы будем валяться на пляже под солнцем, и все будет прекрасно. Отныне и навсегда наша жизнь пойдет по-другому.
Он это представлял себе так: утро они будут начинать с грейпфрута. Холодильник набит бутылками с водой, фруктами и овощами — всякими виноградами, киви, клубникой; кроме того, там будет салат, помидоры и морковь. Он даже чуть-чуть проголодался, стоило подумать обо всех этих вкусностях. Тогда он стал думать о ее заднице — какой она была когда-то и какой станет вновь, — и мысль о том, как он ее будет трахать, оказалась такой же возбуждающей, какой была в тот раз, когда впервые пришла ему в голову.
Он взял ее за толстую руку.
— Две недели — да разве это цена за изменения, которые потом останутся на всю жизнь!
— А что будет с рыбками? — спросила она.
— С чем?
— С нашими рыбками.
— А, черт. О них я как-то не подумал. Пожалуй, к нашему возвращению от них останутся скелетики. Ну, купим новых. Вот, возьми, поешь ягод. Вкуснющие.
Вторая ночь прошла почти как первая, только теперь она не хныкала, а стенала. Он принял на полдозы таблеток больше и все равно, казалось, никогда не уснет. В душу закралось застарелое раздражение, он начал на нее сердито поглядывать, но затем сознание затуманилось, и он подумал, что, если на секунду все от себя отпустит, заснет. В палатке было слишком жарко, и стоял странный запах. Он сказал себе, что это все не важно; сказал себе: спи. В конце концов вынул еще таблетку, и тут уже окончательно отбыл, хотя в таком диком количестве таблетки дали чувство некоторой дурноты.
На закате следующего дня она сидела сгорбившись, очень бледная и, закусив губу, старалась не плакать. Он подумал, что ее щеки, вроде, немножко стали потоньше, и улыбнулся. Он набрал грибов и преподнес ей сюрприз: бульонные кубики, которые он тайно взял с собой и теперь заправил ими воду в кастрюле над костром.
В ту ночь в ее желудке завывало столь чудовищно, что он проснулся. Снаружи слышалась суетливая беготня, как будто она своим бурчаньем в животе распугала в лесу все зверье. Заснуть больше не удалось, хоть он и принял еще таблетку.
На следующий день она была еще мрачнее. Не плакала, сидела по-турецки, качаясь взад и вперед, и говорить с ним более трех слов кряду отказывалась. Иногда у нее глаза закатывались к небу и вращались, словно она там что-то ищет.
— Слушай, ты меня не пугай, — сказал он. — Со мной все о'кей, так что я знаю: с тобой тоже.
Она устремила взгляд на него, но ее глаза странно прыгали, и он на самом деле испугался.
— Этот голод… — сказала она. — Ты даже и вообразить его не можешь.
Даже он не находил диету из ягод и грибов достаточно сытной.
— Вся эта проблема у нас только в голове, — говорил он, когда они сидели, ели обеденную порцию. — А пища должна быть лишь источником необходимых веществ и калорий. А так, в жизни есть вещи и поважнее.
Она неотрывно смотрела на кружочки резаных грибов, усыхающие на противне над огнем.
— Например?
— Ну, — сказал он. — Любовь. Секс.
— И все?
— Надо подумать. Нет. Еще есть удовольствие от сна.
— Любовь, — пробормотала она. — Секс. А потом выспаться.
Так прошло еще несколько дней. Она все так же помалкивала и часто устремляла взгляд в небо. Иногда удалялась в лес, и он не ходил за ней, считая, что она там писает и какает. Его собственные фекалии
