Теперь, глядя на темнеющее вечернее небо, он не был так уверен в себе. Талискер считал себя трусом — в тюрьме он сумел добиться определенного уважения и мог постоять за себя, когда надо, чему свидетельство — тонкий белый шрам от левого уха до скулы, но никогда не лез на рожон. Только защищался. Его передергивало при воспоминании о смерти Даррага, как голова, отсеченная мечом Малки, покатилась по земле. Мгновение назад молодой воин был жив — дышал, думал, говорил, — и р-раз — на земле лежит окровавленный труп.
Ветер крепчал. Флаг с гербом Фергуса хлопал, как парус. На той стороне озера сквозь сумрак виднелись черные собаки, и кто знал, что кроется за стеной деревьев?
— Талискер…
Он обернулся. По лестнице поднимался Чаплин, держа в руках два дымящихся кубка.
— Малки попросил отнести тебе горячего меда. Тан распорядился налить каждому воину.
Талискер принял кубок. Казалось, Чаплин хочет что-то сказать, но не решается.
— Спасибо, Алессандро.
— Не за что.
— Слушай, завтра мы можем умереть. Почему бы не забыть про знаменитого инспектора Чаплина, поймавшего ужасного преступника? — спокойно спросил Талискер. — В конце концов, здесь я вне твоей юрисдикции.
— Неужели ты думал, что меня волнует дурацкое повышение по службе? Я исполнял свой долг. Упрятал тебя за решетку. Ты вышел всего неделю назад, и снова начались убийства.
— Но то было в Эдинбурге.
— Не важно, — отрезал Чаплин.
— Значит, ты видишь во мне только убийцу?
— А больше и видеть нечего. — Алессандро сделал хороший глоток из кубка.
— Оглянись вокруг, ради всего святого! — воскликнул Талискер. — Завтра мы все будем трупами или убийцами.
— Эти твари… не в счет. Считаются только люди. Так что… береги спину.
Пламя факелов плясало на порывистом ветру и так громко шипело, что сначала Дункан решил, что ослышался.
— Что? Что ты сказал? Вернись, ублю…
Чаплин остановился перед Талискером и заговорил. От него пахло медом.
— Хочешь услышать, что я о тебе думаю? Полезно поразмыслить об этом в ночь перед битвой!.. Я не могу глядеть на тебя, не вспоминая Диану. Глупо, правда? Поэтому я тебя и ненавижу. Остальное ерунда. На других жертв мне наплевать — я их не знал. Не с лучшей стороны меня показывает, верно? — Он отступил на шаг, удивленный вырвавшимся признанием, и слегка покачнулся. — Диана… Она была моей… — Чаплин попытался отхлебнуть из кубка, но тот уже опустел.
— Алессандро, — тихо проговорил Талискер. — Я не убивал Диану. Она погибла в автокатастрофе.
Лицо Чаплина исказила гримаса ярости.
— А вот и убил — может, не своими руками, как остальных девушек, но убийца все равно ты. — Он попятился к лестнице. — Порой мне смотреть на тебя тошно… и плевать, что говорит Малки, ты все равно виновен в тех смертях.
— Нет. Чаплин, давай оставим эти глупости.
Чаплин задумался.
— Не могу, — сказал он наконец. Талискер заглянул в свой кубок.
— Ты пытался убить меня… Намерен продолжить в том же духе?
— Пока не знаю.
— Будешь и дальше носить пальто наизнанку? Все равно ты похож на полицейского.
Зарядил мелкий дождь, и факелы шипели. Когда Талискер снова поднял взгляд, он увидел, что Чаплин ушел. Еще раз взглянув на озеро, Дункан допил свой почти остывший мед. Вообще-то ненависть Алессандро должна была оставлять его безучастным, но она воплощала все самое ужасное и унизительное в прежней жизни. И полицейский принес ее с собой в Сутру…
— Кира, любовь моя, ты меня слышишь?
Дочь тана ждала его в тиши между сном и явью, между жизнью и смертью. Сквозь тьму окружавшей ее пустоты доносились голоса мертвых, горестные вопли и детский смех.
— Кира?
На сей раз голос был куда ближе.
— Корвус? — прошептала девушка ледяными губами. — Это ты? Ты мне нужен. Пожалуйста, приди.
Снова настала почти непереносимая тишина. Она хотела бежать, но не могла двинуться с места.
— Пожалуйста, помоги мне…
— Я бы рад, но не в силах.
— Почему?
— Ты должна впустить меня. Я должен оказаться рядом с тобой — физически.
— Там, в свете?
— Да.
— А ты не причинишь мне боль?
— Ни за что, любовь моя. Я просто тебя испытывал. Посмотри сама.
Кира открыла глаза и увидела, что цела и невредима. Она поднялась и закружилась в танце. Тонкая полотняная ночная рубашка раздувалась, как парус. Тепло коснулось пальчиков ее ног и медленно поднялось к животу. Вспомнив семя, покоящееся там, она провела по животу руками и рассмеялась.
— Корвус, знаешь, я понесла…
— Да, — коротко и нетерпеливо выговорил он, и Кира пошатнулась, как от пощечины. — Я хотел сказать, что мне не терпится оказаться рядом с тобой и малышом. Это будет мальчик.
Она снова рассмеялась.
— Что я должна сделать, мой господин?
— Впусти меня, Кира. Впусти меня в свет.
Улла вернулась к изголовью Киры. Сеаннах предупредил ее, что нужно быть особенно бдительной после наступления темноты, когда силы хаоса почти необоримы. Наверное, Корвус днем копит силы, а ночью придет мучить свою жертву.
Кира, похоже, не шелохнулась с тех пор, как Улла оставила ее. Лицо было таким же бледным; руки сложены на груди, как у мертвой. Но травы и цветы лежали на полу, будто сестра вставала и разбросала их.
Свет факелов падал на ветки лаванды, и ее аромат слегка заглушал запах смерти, витавший в комнате. Улла не заметила земли в ногах у сестры.
Битва началась на рассвете.
ГЛАВА 10
Всю ночь воины обсуждали, могут ли черные псы плавать, неся на спинах своих хозяев-демонов. Или коранниды построят плоты?
С первым лучом солнца собаки дружно поднялись и пошли по водам озера.
Малки разбудил Талискера. Первое, что тот услышал, были проклятия и крики ужаса.
— Пойдем, тебе надо это видеть, — мрачно сказал горец.
Они отправились на укрепления и увидели, что первые псы уже добрались до пристани и вспрыгнули на нее, легко оттолкнувшись от воды. Розовый свет солнца падал на блестящие черные шкуры. За ними огромными прыжками последовали остальные, постепенно заполняя собой все пространство перед городскими стенами.
Громко закричав, то ли от страха, то ли от ярости, один из воинов кинул в пса большой камень. Тот угодил прямо в голову, но, казалось, не причинил никакого вреда — зверь лишь поднял морду, обнажил клыки и зарычал.
— Боги великие, на нем мое имя. — Воин заметно побледнел. Неожиданно Талискер понял, что это Коналл.
Камни полетели градом, однако вовсе не смутили собак. Звери словно чего-то ждали, глядя на стены
