Неторопливо, чуточку нервно мы прошли через высокую арку восстановленного входа к новым стеклянным дверям. Стеклянные панели беззвучно раздвинулись, приглашая нас ко внутреннему ряду старинных вращающихся дверей, медлительных и темных, напомнивших нам детство и старое черно-белое кино, – они вели в сам универмаг.
Мы попали в громадный Большой Зал, поднимавшийся до третьего этажа. Широкий коридор, вдоль которого выстроились манекены в турнюрах и нижних юбках, в цилиндрах и пальто, вел к отреставрированному фонтану с шестью скульптурами, символизирующими Честность, Промышленность, Изобретение, Торговлю, Экономию и Республику. И мы обрадовались, мы обрадовались: наш фонтан никогда не был так роскошен. Но нас не одурачили, мы прекрасно понимали, что это воскрешение пропавшего золотого века, века, в который ни один из нас не верил до конца, было расчетливым призывом к колеблющейся частице наших натур. И все же, не поддаваясь этому призыву, мы восхищались его изощренностью. Мы сразу разглядели, что намеренно старомодный архитектурный стиль мешался с агрессивно современными деталями, вроде стеклянных лифтов, что поднимались по ажурным металлическим столбам, и центральной лестницы, не мраморной, но составленной из элегантно закругленных эскалаторов с прозрачными стенками; эскалаторы вели в бельэтаж, где покупатели уже пили кофе за белыми металлическими столами, откуда открывался вид на Большой Зал. Дерзкое сочетание старомодного и суперсовременного – одно подчеркивает другое, и все ради того, чтобы обольстить нас, укротить наш скептицизм, – самый потрясающий эффект, достигнутый консорциумом. Его более фундаментальные нововведения и намерения открывались нам постепенно.
С такими мыслями мы поднимались на эскалаторах и стеклянных лифтах, осторожно заходили в отделы, нащупывали путь в дальние глубины универмага.
Мы, выросшие со старыми универмагами, знаем, что одна из тайных радостей – внезапные и резкие переходы между отделами, поразительные комбинации, точно в музее, где зал, забитый древними пожарными авто ведет в зал, где вдоль стен стоят стеклянные витрины с совами, цаплями и песчанками. В новом универмаге искусство сочетаний было вознесено на неожиданно дерзкие высоты. За исключением Большого Зала, сохранившего прямые линии классического магазина, на остальных этажах отделы были спроектированы так, чтобы появляться нежданно и эффектно. Художники-декораторы так старались избегать ясной перспективы, что сознательно изгибали многие коридоры. За сумрачным извилистым проходом меж высокими комодами, застекленными книжными шкафами и конторками со множеством ящичков стремительно открывалась яркая тревожная сцена – длинноногие манекены с розовыми и зелеными волосами, со вспышками черного атласа и белых кружев. Тут и там на стеклянных прилавках обезображенными трупами из подвала маньяка-убийцы стояли кверх ногами нижние половины женских тел. Мы пробирались к парам опрокинутых ног в сияющих черных чулках, усыпанных крошечными зелеными камешками, и вдруг замечали, что бродим меж саморазмораживающихся холодильников, посудомоечных машин с тремя отделениями и микроволновок с цифровыми дисплеями. Опираясь на холодильник, точно отбившись от своего отдела, черноволосая коротко стриженая фигураманекен со скучающим лицом демонстрировала итальянский бюстгальтер последней модели – золотую полоску, что прямой линией пересекала грудь и закреплялась на спине застежкой в форме сердечка. Такие переходы и путаница словно звали заблудиться, невзирая на развешенные повсюду карты под стеклом; и мы, только и мечтавшие заблудиться, ныряли глубже в извилистые проходы, благодарные за все, что говорило нам об изобилии универмага, отвечало нашей тайной грезе о бесконечном умножении отделов.
Это умение изумлять, постоянные попытки спастись от единообразия и избежать ощущения ограниченности, проявились и в одном из самых притягательных изобретений консорциума. За поворотом коридора мы то и дело попадали на широкие открытые площадки, где покупатели, одолеваемые усталостью, могли отдохнуть перед тем, как продолжить путь. Каждая площадка, обозначенная на картах как «зона отдыха», отличалась собственным уникальным дизайном. В одной такой зоне пол покрывала настоящая земля и трава. В центре раскинул ветви большой дуб, увешанный китайскими фонариками, а под ним сгрудились дощатые скамейки. Другая зона изображала туманную ночную лондонскую улицу; дымовая машина испускала клубы желтоватого тумана, в нем прятались фонарные столбы и манекен-полицейский с отполированной дубинкой. А на верхнем этаже мы утопали в пухлых креслах викторианской гостиной под газовыми лампами, среди овальных фотографий, этажерок и мраморных статуй.
Одни только искусно спроектированные зоны отдыха должны были обеспечить дню открытия успех, ибо некоторым из нас уже не терпелось обойти все зоны, каждая в уникальном стиле, на всех девятнадцати этажах. Однако внимание наше привлекали и другие новшества. Нас потрясло многообразие дополнительных услуг и развлечений – главным образом на четырех подземных уровнях, но и кое-где на верхних: например, копия будки чистильщика обуви, старая цирюльня, где в стеклянной колонне вращался полосатый столб, кондитерская с бочками дешевых конфет, зал с кинетоскопом на восьмом этаже, полуподвальное варьете с четырьмя ежедневными представлениями. Мы увидели множество кафе, ресторанов и закусочных, чей дизайн скрупулезно воспроизводил пульмановский вагон-ресторан, новоанглийский постоялый двор восемнадцатого века, китобойное судно, индейскую деревню, салун первых поселенцев с раскачивающимися дверями. И на каждом этаже, выбираясь из запутанного лабиринта отделов, мы находили неожиданные места культурного или образовательного толка, хотя чувствовали, что в действительности их задача – освежающими сюрпризами вклиниваться в неизбежную скуку выставки товаров: сюрпризами, что позволяли клиенту с новыми силами вернуться к напряженным приключениям покупок. Ради нашего образования консорциум представил фабрику манекенов, где бородатый скульптор сидел за работой над глиняной фигурой против живой модели в окружении гипсовых слепков, бракованных рук и ног и почти законченных фигур из стекловолокна, к которым помощник приделывал стеклянные глаза, парики и зубы; подробную копию четырех галерей из Прадо, Уффици, Рейксмюсеума [14] и Эрмитажа с качественными репродукциями всех полотен, рам и статуй и тремя гидами в форме, которые рассказывали маленьким группкам покупателей об истории и технике создания каждого произведения искусства; и копию отсека египетской пирамиды со ступеньками, что вели вниз, к двум погребальным камерам и храму.
Может, из-за размеров нового универмага, из-за огромного количества зон отдыха и культурных зон, услуг и развлечений, из-за того, что наши нервные системы оказались прямо-таки взяты на абордаж девятнадцатью верхними и четырьмя подвальными этажами товаров мы поначалу не обратили особого внимания на новые отделы, разбросанные по универмагу, – как нам показалось, из чистого каприза, буйной выдумки. Например, отдел ручьев, прудов и водопадов, расположенный во внезапно открывающейся нише отдела ландшафтной архитектуры. Или на четырнадцатом этаже, между мужскими головными уборами и хозяйственными мелочами – мрачный отдел пещер и тоннелей, где тусклые флюоресцентные лампы в стенах пещеры изливали лиловый свет на горные образования, а с аккуратно размеченных сталактитов, пористых карнизов, пещерных кораллов и спиральных геликтитов свисали ценники. Еще более загадочный отдел располагался за тихой бурой страной ночных столиков, тускло мерцающих ламп, цветастых простыней под загнутыми покрывалами и кроватей с четырьмя столбиками под изогнутыми пологами и тяжелыми шторами. В конце узкого прохода меж двухъярусных кроватей, сплошь занятых плюшевыми тиграми и слонами, внезапно появлялся высокий белесый подиум – казалось, его еще не достроили. Тут и там на полу стояли обломки мраморных колонн и глыбы треснувшего камня, пролет осыпающихся ступенек у стены вел в никуда, а возле полированного деревянного прилавка в углу сидел и, видимо, ожидал нас человек в сером костюме и темно-малиновом галстуке.
В общем, все пришли к выводу, что день открытия прошел замечательно успешно. О, среди нас были скептики – скептики, которые чувствовали, что все это требуется снести и забыть, – но в целом мы склонялись к надеждам на лучшее. Начать с того, что универмаг консорциума явно стал серьезным
