его в этом.
Он стал поощрять ее и предложил ей как-то принять участие в богослужении для готовящихся стать христианами. Миррина посмотрела на него с каким-то странным выражением возмущения, испытывая отвращение к этим людям, непонятное безумие которых отняло у нее все радости, какие она знала в этой жизни.
Время от времени из тюрьмы уводили несколько арестованных, большей частью из простонародья, и отправляли в Азию на работы на рудниках. Иногда прибывали новые арестанты; среди них оказался нищий Ре-тик, который сделал донос сам на себя, объявив себя христианином. И, видя в обращении этого гонителя христиан как бы знамение свыше, богачи Коринфа, сочувствовавшие новой вере, приняли в нем участие. Вслед за ним в тюрьме появились Клеофон и Аристодем, который был обвинен в сообщничестве с хозяином таверны Агапием в деле сокрытия вина и хлеба от посвящения богам.
Что касается Клеофона, то он позволил арестовать себя в лупанаре без всякого сопротивления. Он только весело посмеивался. Единственно, о чем он жалел, так это о том, что не увидит больше Перегринуса, которому хотел еще кое-что сказать. Он осведомился у Онисима об Евтихии и порадовался, что ей удалось скрыться. Он считал, что это его единственный поступок в жизни, из-за которого стоило побеспокоиться. Он восторгался этим поступком, испытывая особое наслаждение.
В противоположность Миррине, Клеофон любил толкаться среди христиан, прислушиваясь с интересом к словам Онисима. Его нисколько не удивляло, что Онисим, узнав, какую роль сыграл Клеофон в судьбе Евтихии, стал относиться к нему с уважением и смотрел на него, как на будущего адепта, которого уже озарил первый луч свыше. Все окружающее казалось ему так радостно и просто. Никогда еще он не был так счастлив.
Христиане его забавляли, особенно вначале. По мере того, как недели шли, в них крепла уверенность, что их просто не решаются судить и что день торжества близок. И они так твердо верили в это, что уже обсуждали вопрос о том, как использовать свою победу. Гордые тем, что они испытали на себе гонения, они презирали вероотступников:
– Мы навсегда изгоним их из церкви! – говорили одни. – Мы закроем для них врата царства небесного!
Другие вторили им:
– Не только для них, но и для всех плотоугодников, прелюбодеев, блудодеев и для тех, кто вступил во второй брак!
Один бледный юноша приблизился как-то к Клеофону. Тот с улыбкой смотрел на него.
– Я знаю тебя, – сказал он Клеофону, – знаю тебя и твою жизнь. Ты недостоин вечного блаженства. Зло таится не в наслаждениях, а в потомстве. Да будет проклят брак, это прибежище слабых и трусов! Да будут прокляты и те, кто ищут наслаждений вне брака, предаваясь любви, подобно скотам! Так как миру придет конец и господь снизойдет во славе судить живых, то пусть он найдет среди них только мужчин и женщин, а не жалких детей, не имеющих понятия о его величии. Ориген был прав, и я последовал примеру Оригена: взгляни!
И он показал Клеофону рубец страшной раны, которую он нанес, чтобы оскопить себя.
Но эта отвратительная доктрина только забавляла Клеофона, в то время как другим она внушала ужас. Были там еще и артотириты, которые приносили спасителю в жертву хлеб и сыр, так как в библии сказано, что надо приносить господу в дар плоды земные.
Были и так называемые тысячелетники, принадлежавшие к очень распространенной в Коринфе секте. Ссылаясь на пророческие предсказания Исаии и Иезекиля, подтверждаемые Апокалипсисом Иоанна и писаниями мучеников Иустина и Иринея, они верили, что Христос сойдет на землю, чтобы основать тысячелетнее царство, в котором праведники будут жить, не умирая. Они верили, что чужеземные народы во главе со своими царями восстановят Иерусалим, и заранее определяли границы будущего города, указывая на местоположение разных зданий. Все люди будут стекаться туда на поклонение святым – одни по субботам, другие раз в месяц, а третьи, живущие в отдаленных местах, раз в год. Эти святые поразят смертью врагов христианства. В этом городе в одно и то же время потекут реки крови, вина, масла и меда. Там будут утолять жажду и голод совершенно особым способом, и праведники будут вкушать наслаждения, никогда не пресыщаясь ими. По истечении этого тысячелетнего периода дьявол соберет народы Скифии – Гога и Магога, которые пойдут на Иерусалим с целью уничтожить его, но погибнут от огненного дождя, распространяющего смертоносные газы; после этого воскреснут грешники на вечные мучения, и, наконец, придет день страшного суда, после чего праведники уподобятся ангелам и будут вкушать вечное блаженство…
Встречались там представители других ересей: монтанисты, присциллианцы – вплоть до последователей Карпократа, которые считали, что всеми поступками человечества, даже самыми низменными, руководят высшие силы.
Перегринус хотел было опереться на этих диссидентов в борьбе против христиан. Но потом он решил соединить их всех, чтобы вызвать распри и несогласия в христианской среде.
Онисим проявив необычную терпимость и логику, действуя силой убеждения, понемногу заставил если не отречься от ересей, то по крайней мере отказаться от выполнения обрядов, и настолько объединил всех, что не могло быть и речи о раздорах. Он оставался непримиримым только в отношении донатистов и лишил причастия некую Люцилию, красавицу вдову, ревностную христианку, потому что перед таинством она имела обыкновение целовать кости одного святого из секты донатистов, которого она когда-то любила.
Эта женщина, доведенная до отчаяния, лишила себя жизни, бросившись с высоты одного из зданий теменоса.
Объединению всех этих людей еще способствовала надежда на то, что час торжества близок. Все были уверены в этом. Эти гонения были последними усилиями язычников, их предсмертной судорогой. Победа была на стороне христиан. Онисим очень умело отвлекал их от распрей, наводя разговор на вопрос о том, что они будут делать с побежденными.
– Мы разрушим храмы! Все храмы! – говорили одни.
– Тут надо действовать с величайшей осторожностью, – отвечали на это политики. – Для начала достаточно будет уничтожить только некоторые из них, из моральных соображений: те, например, где происходят обряды священной проституции, как Афаку в Ливане, нечистые храмы в Киликии, Гелиополе, в Сирии и здесь, в Коринфе, храм Афродиты.
Необходимо также уничтожить Дельфы. К оракулу стекается слишком много народа; это становится опасным. Все памятники эллинской религии, эти статуи из мрамора и из слоновой кости, слишком прекрасны.
